Так настраивал себя Тенорио, когда Лючия была рядом с ним. Если же они не виделись день или два, дон Хуан начинал испытывать ощущение пустоты и бессмысленности своей жизни. При свете ласкового неаполитанского солнца он был до крайности раздражителен, а по ночам Джиованна пеняла ему за его угрюмость. Тогда он напивался вместе с королевой…
Но когда они вновь отправлялись с Лючией на прогулку по Неаполю или его окрестностям, де Тенорио вместо долгожданной радости опять охватывала подозрительность, и он становился напряженным и скованным.
Это была какая-то бесконечная душевная пытка…
Однажды Лючия велела вознице везти их за город в незнакомое место.
– Куда мы едем? – встревожился дон Хуан.
– Я хочу показать вам древние христианские катакомбы, – спокойно сказала девушка.
Когда прибыли на место, Тенорио внимательно оглядел беспорядочное нагромождение камней. Да, за ними вполне могут прятаться гвардейцы Аччайуолли. В коленях дона Хуана появилась противная дрожь.
Они медленно направились ко входу в лабиринт. В тонкой руке Лючия держала масляный факел. Девушка была сосредоточенна и молчалива.
В катакомбах оказалось сухо и тепло. Свет пламени выхватывал из тьмы шершавые стены, песчаный пол, гроты, которые когда-то давно были подземными церквами: на стенах виднелись остатки росписи.
Неожиданно Лючия с болью в голосе заговорила:
– Королева прекрасна! Но ведь она испорченная, очень порочная женщина! Неужели вы, Джиованни, настолько пресыщены любовью, что вам это безразлично? Неужели для вас все женщины одинаковы? Неужели вы не делаете разницы между женской прихотью и подлинным чувством чистой, невинной девушки? Разве вы никогда не мечтали о настоящей, искренней любви?
– Конечно, мечтал, – вздохнул дон Хуан, на мгновение утратив бдительность.
Они стояли в церковном гроте, капли воды падали с потолка в каменную чашу. Лючия медленно поднесла факел к дрожащей поверхности, и огонь с шипением угас.
В кромешной тьме растерявшийся дон Хуан почувствовал, как девичьи руки обвили его шею, ощутил на своих губах ее дыхание.
– Тогда я ваша, – еле слышно прошептала Лючия.
Дон Хуан понял, что больше не в силах противиться захлестнувшему его влечению к этой девушке. Чужая невеста… ну и что с того? Он ведь не собирается оглашать своды лабиринта нелепой клятвой: «Если я обману тебя, любимая, то пусть Господь покарает меня рукой мертвеца!»
Он привлек к себе податливое, упругое тело юной Лючии, и вдруг ужасное открытие пронзило его с головы до пят: проклятие, да ведь он только что произнес роковые слова о «руке мертвеца»! Да, произнес! Мысленно! Не так уж нелепо пророчество полночного гостя, как кажется на первый взгляд! Это хитроумная ловушка для простаков, которые понимают все исключительно в буквальном смысле.
Лючия лихорадочно покрывала поцелуями лицо дона Хуана, а он уже не испытывал возбуждения. В звенящей тишине ему вдруг послышались крадущиеся шаги. Или это сердце пульсирует в висках?
Дон Хуан резко оторвал от себя руки Лючии и сказал нарочито громко:
– Опомнитесь, Лючия! Вы невеста другого человека!
В темноте раздались рыдания, а затем зазвучали удаляющиеся шаги.
– Вы не мужчина! – звенел голосок Лючии. – Вы недостойны любви! Когда любят, не рассуждают, можно или нельзя! Одно ваше слово, и я убежала бы с вами куда угодно! Да вы просто трус!
Все стихло. Де Тенорио стоял в оцепенении.
– Лучше быть трусом, чем трупом, – пробормотал он.
Затем крикнул:
– Эй! Кто тут?
Тишина.
В лабиринте, кроме дона Хуана де Тенорио, больше никого не было…
Несколько часов блуждал дон Хуан в темноте по извилистым катакомбам, то и дело падая на песок и камни. Когда он окончательно выбился из сил и лег, чтобы приготовиться к смерти, вдали показался мерцающий свет факелов.
Это были гвардейцы Аччайуолли, посланные Лючией на поиски кастильского посла. Де Тенорио бережно доставили в его апартаменты, напоили вином, и он провалился в сон – тяжелый и бесконечный, как лабиринт. Со следующего дня он всячески избегал Лючию.
Через неделю дон Хуан и вернувшийся из поездки Никколо Аччайуолли провожали Лючию во Флоренцию. Она извинилась перед дядей и отвела де Тенорио в сторону.
– Послушайте, Джиованни, что я вам скажу на прощание, – сказала девушка добрым, ласковым голосом. – Мы ведь больше не увидимся… Я действительно любила вас, люблю и теперь. Храни вас Господь!
Карета, сопровождаемая гвардейцами, давно скрылась в дорожной пыли. А дон Хуан де Тенорио все стоял и смотрел ей вслед. Он думал о том, что пара белых лошадей увезла ту единственную, которая искренне его любила.
И другой такой любви в его жизни уже не будет.
Глава 8
В последние месяцы 1359 года кастильским послом в Неаполитанском королевстве доном Хуаном де Тенорио овладела тягучая, невыносимая тоска. Все чаще и чаще вспоминал он Севилью, свой дом и ворчливого слугу Пако, аппетитно зажаренную свинину в харчевне «Хмельной поросенок»…
Король Педро Жестокий, судя по всему, забыл о своем друге детства. Теперь у него были другие приятели – братья Марии де Падилья, Диего и Хуан. Дон Педро был занят войной с Энрике Трастамарским и его союзниками – арагонцами, французами и наваррцами. Даже король Марокко выступил со своим флотом против Кастилии.
Король Арагона Педро IV Церемонный все-таки начал войну против своего кастильского тезки. Поводом к началу кровопролития стал, казалось бы, пустяковый конфликт.
Как-то раз Педро Жестокому взбрело в голову вспомнить детство и посидеть с удочкой на берегу. И на его глазах в территориальных водах Кастилии разыгралось короткое морское сражение: арагонские военные корабли захватили четыре генуэзских судна, направлявшихся с товарами в Севилью. Педро Жестокий направил королю Арагона гневное послание, в ответ на которое Педро Церемонный заявил, что его капитаны поступили согласно законам войны – ведь Арагон и Генуя воевали между собой. Тогда кастильский король приказал арестовать и казнить экипажи арагонских кораблей, стоявших на якоре в Севилье.
Война между Арагоном и Кастилией, вспыхнувшая на море, перебросилась и на сушу. Педро Жестокий взял несколько валенсийских и каталонских городов. Арагон заключил союз с Энрике Трастамарским. Стало ясно, что впереди затяжные, крупномасштабные военные действия.
Болезненная подозрительность короля окончательно и бесповоротно переросла в манию предательства. Он никому не доверял, кроме братьев Падилья и дона Инестрозы, подозревая в измене абсолютно всех и обрекая на смерть своих самых верных слуг. В каземате был зарезан храбрейший оруженосец короля дон Манрике – племянник архиепископа дона Гомеса де Манрике, примаса Испании.
