— Например, приказ мазать мороженым неправильно припаркованные автомашины! — со смехом подхватил Сева.
— Напрасно смеетесь! — строго сказал Самокатов.
Профессор же заметил:
— Ну и что в этом такого? Я вижу беды этого мира, но не понимаю, как с ними бороться. А тут, глядишь, — всем запрограммируют отвращение к коррупции, лжи и насилию! Появятся идеальные чиновники, судьи и милиционеры.
— А как насчет тех, кто будет эти чипы вставлять? — поинтересовался Самокатов. — И насчет тех, кто будет в чипы программы закладывать?
— Ну… им тоже вошьют что-нибудь, — предположил профессор. — С другой — правильной — программой.
— Это будет уже не человечество, а стадо машин! — мрачно заметил Самокатов. — Так что вы какую-то ерунду говорите!
— Позвольте! — заерепенился профессор. — Но почему бы не обеспечить, наконец, человечеству хотя бы таким образом основные человеческие ценности? А то все твердим-твердим — а толку никакого! К примеру, возьмем хотя бы уважение к историческим памятникам…
— О! Кстати! — встрепенулся Иннокентий Самокатов. — Когда сносили дом Бальмонта, я спас из него печную задвижку, две дверные ручки и голову кариатиды.
— Вы имеете в виду усадьбу Андреевых? — уточнил профессор. — Тот самый дом, где Константин Дмитриевич Бальмонт встретил свою любовь и будущую жену? Так там, насколько я помню, не кариатиды, а просто настенные скульптуры.
— Да что вы мне говорите! Она у меня на антресолях лежит! Хотите, покажу?
Потапов и Чикильдеев не успели вежливо возразить, чтобы не утруждать хозяина, как Иннокентий Самокатов резво вскочил на табурет, на котором только что сидел, и распахнул дверцы антресоли, благо в советской малогабаритной кухне все под рукой.
В следующий миг, однако, произошло нечто совершенно неожиданное. Блеснув металлическим боком, с антресолей на Самокатова вывалился чемоданчик — точь-в-точь такой, какой ушедшей ночью держали в руках Чикильдеев и Потапов, и который у них затем отобрал Костик.
После того, как чемоданчик упал на Самокатова, Самокатов, в свою очередь, упал с табуретки.
Сева и профессор вскочили со своих мест. Не берусь утверждать, что именно взволновало их больше: опасение за жизнь хозяина дома или появление серебристого чемоданчика. К счастью Иннокентий Самокатов сильно не пострадал. Когда же он поднялся на ноги, чемоданчик уже был в Чикильеевских руках.
— Очень похож на наш, — сказал Сева, осматривая серебристые бока. — Не правда ли, Аркадий Марксович?
— Осторожней! — предупредил Самокатов. — Во время своей недолгой политической карьеры насмотрелся я на такие чемоданчики.
— У вас была политическая карьера? — удивился профессор Потапов.
— Да. Однажды я выдвинул себя кандидатом в районные депутаты.
— И как?
— Мне не удалось опровергнуть аргументы некоторых политических противников.
— Такие серьезные были аргументы?
— Довольно серьезные. Сначала от моего имени пенсионерам раздали тухлые консервы, а потом в подворотне меня ударили по затылку тяжелым твердым предметом.
— И какое отношение имеет к этой истории чемоданчик?
— В данном случае никакого, — сказал Самокатов. — Просто боюсь я этих чемоданчиков и не знаю, что с ними делать.
— Что значит: «этих чемоданчиков»? — спросил Сева. — Вы не один такой что ли видели?
— Дело в том, — сказал Самокатов, понизив голос и показывая пальцем на антресоли, — что у меня там еще два почти точно таких же.
— Так давайте их сюда! — радостно воскликнул Сева. — На все три впридачу к тому, что у Костика, мы Катю наверняка обменяем!
— Я вижу, вы не поняли моих предостережений, — огорчился Самокатов. — Я призываю вас даже не касаться этих чемоданчиков.
— Какие еще предостережения! — отмахнулся Сева. — Нам надо Катю выручать! Показывайте, что там у вас еще есть из обменного фонда!
— Показывайте! — поддакнул профессор.
— Опомнитесь! — попытался урезонить их Самокатов. — Вы даже не представляете, как это опасно!
— У нас безвыходное положение, — твердо сказал Сева. — Аркадий Марксович, подвиньте табуретку, я сам все достану.
Иннокентий Самокатов попытался было помешать беспардонным гостям, но Потапов растопырил локти, и пока хозяин малогабаритной кухни пытался отодвинуть худосочное профессорское тело, стукаясь вместе с ним то об стол, то об стену, Сева обшарил на антресолях все, до чего смог дотянуться, и действительно выудил еще два серебристых чемоданчика.
— Отдайте их сейчас же! — потребовал Самокатов.
— Э, нет! — возразил Сева. — Давайте сначала разберемся, что это за чемоданчики, и откуда они берутся.
— Пожалуйста! — выкрикнул Самокатов. — Извольте! У меня секретов нет! Один я нашел на пустыре возле плавающего в крови трупа. Другой меня попросил на денек оставить у себя знакомый, а через час этот знакомый взорвался в собственной машине. Третий я отобрал у бомжа, на которого он, по его словам, упал прямо с неба. Не хотелось бы мне знать, что в этот момент происходило на том небе, откуда упал чемоданчик! Теперь вы довольны?
— Интересная у вас получилась коллекция, — заметил Сева. — И зачем она вам?
— Я понял, что такие вот чемоданчики уносят жизни, поэтому держу их у себя и никому не показываю.
— Давайте их откроем! — предложил профессор.
— Этого я и боялся! — горько сказал Самокатов.
— Лучше притворитесь, пока не поздно, что вы их не видели. А то и двух шагов не сделаете, как вас убьют.
— Кто? — удивился Сева.
— Они. Их хватает, поверьте. Даже один такой чемоданчик вас убьет, а три убьют в три раза быстрее.
— Что же, интересно, может быть в таком чемоданчике? — спросил в конец заинтригованный Сева.
— Допускаю, что всего лишь одна бумажка, — сказал Самокатов.
— Бумажка? — не поверил Сева. — Какая же бумажка?
— Например, протокол с результатами голосования в Институте рыбы.
Сева засмеялся.
— Причем здесь какая-то несчастная рыба? Из-за рыбы — и убьют?
— В этом протоколе Институт дает научную квоту на дополнительный вылов рыбы, — объяснил Самокатов.
— Ну и что?
— Это значит — несколько процентов от двух миллиардов долларов. То есть, цифра с семью нулями.
Все помолчали, представляя себе эту цифру.
Потом Сева покантовал в воздухе чемоданчик. Тот не издавал никаких звуков, ничего не ворыхалось внутри и не перекатывалось.
— Действительно, такое впечатление, что он совсем пустой. Наверное, там всего-навсего один листок бумаги. Какая-нибудь расписочка на десять миллионов.
