– Что с тобой, любовь моя? Почему ты дрожишь? – Он вгляделся в ее лицо. – Ты выглядишь очень уставшей и осунувшейся.
Марис через силу улыбнулась:
– Гарт мне сказал то же самое. Но вы оба ошибаетесь, я бодра и полна сил.
– Нет, любимая, я тебя знаю давно и вижу, что сейчас ты лукавишь. – Он положил ей на плечи такие знакомые нежные руки. – Расскажи мне, что случилось.
Марис вздохнула и внезапно действительно почувствовала себя смертельно уставшей.
– Я сама толком не знаю, – пробормотала она. – Плохо сплю последний месяц, кошмары замучили.
Доррель провел ее к уставленному снедью и вином столу у стены.
– Какие именно кошмары? – спросил он, наливая в стаканы темно-красное вино и нарезая белый, крошащийся под ножом сыр.
– Кошмар всегда один и тот же. Я попадаю в штиль, падаю в воду и тону. – Она откусила сыр и запила вином. – Вкусный сыр.
– Еще бы, ведь он сварен на Эмберли. Надеюсь, ты не считаешь свои сны вещими?
– Нет, конечно, однако они беспокоят меня, не дают спать. Но кошмары – это еще не все.
Она замолчала. Доррель выжидательно смотрел ей в глаза.
– Эти Состязания, – пробормотала Марис, тяжело вздохнув. – Боюсь, что без неприятностей не обойдется.
– Какие неприятности?
– Помнишь, когда мы виделись с тобой на Эйри, я упомянула студента «Воздушного Дома», который морем добирается до «Деревянных Крыльев»?
– Да, помню. – Доррель отхлебнул вина. – Ну и что?
– Этот студент сейчас на Скални, готовится вызвать какого-нибудь летателя на поединок. Но он – не просто студент. Его зовут Вэл.
Лицо Дорреля осталось бесстрастным, и он переспросил:
– Вэл?
– Вэл Однокрылый, – пояснила Марис.
Доррель нахмурился.
– Вэл Однокрылый, – повторил он. – Теперь понятно, чем ты удручена. Я и не предполагал, что этот негодяй осмелится снова появиться на Состязаниях. Он, похоже, думает, что мы примем его с распростертыми объятиями?
– Нет, он прекрасно знает, какой прием его ожидает. И его мнение о летателях отнюдь не лучше.
Доррель пожал плечами:
– Новость, конечно, не из приятных, но уверен, что Вэл не сможет испортить нам праздник. Просто не стоит обращать на него внимания, а уж крыльев ему не видать как собственных ушей. Ведь насколько мне известно, за последнее время никто из летателей не потерял близких родственников.
Марис откинулась на спинку стула. Доррель повторил почти слово в слово то, что она сказала в день появления Вэла в «Деревянных Крыльях».
– Дорр, послушай, – тихо произнесла Марис. – Он великолепно летает. Тренировался многие годы. У него есть реальные шансы на победу. Я это знаю точно, ведь однажды он выиграл состязание в скорости даже у меня.
– Ты соревновалась с ним?..
– Да, в «Деревянных Крыльях». Тогда он…
Доррель, залпом осушив стакан, со стуком поставил его на стол.
– Марис. – В его голосе слышалось с трудом сдерживаемое напряжение. – Уж не хочешь ли ты сказать, что обучала в академии Вэла? Вэла Однокрылого?!
– Он был таким же студентом, и Сина просила меня позаниматься с ним.
– Вот как?
– Дорр, я работала там не для того, чтобы помогать только любимчикам. Я занималась со всеми студентами одинаково.
Доррель, выругавшись под нос, взял Марис за руку:
– Пойдем отсюда, Марис. Не хотелось бы, чтобы наш разговор услышали.
Воздух был прохладным, ветер с моря доносил резкие запахи соли и йода. Встречавшие летателей подростки давно разбрелись по домам, и посадочную площадку запоздалым путешественникам указывали лишь воткнутые в песок шесты с зажженными фонарями. Отойдя от таверны футов на двести и убедившись, что на берегу они одни, Марис и Доррель уселись прямо на песок.
– Я боюсь, Дорр, – мрачно сказала Марис. – Боюсь, что он выиграет крылья.
– Но почему, Марис? Зачем ты помогала ему? Ведь он же не обычный бескрылый, мечтающий о небе, он – Однокрылый. Даже владея крыльями, он был летателем лишь наполовину. И вспомни – он убил Айри!
– Я не забыла. Мне самой Вэл не по душе. У него тяжелый характер, он ненавидит всех летателей, и за его спиной вечно маячит призрак покойной Айри. Но я помогала ему, Дорр. Помогала потому, что мы сами семь лет назад доказали, что владеть крыльями должен тот, кто лучше летает. Нельзя делать исключений, даже если будущий их обладатель… такой, как Вэл.
Доррель покачал головой:
– Не понимаю.
– Жаль, что я не знаю Вэла лучше. Иначе, быть может, разобралась бы, что сделало его таким озлобленным, угрюмым и холодным. Уверена, что он ненавидел летателей прежде, чем они прозвали его Однокрылым. – Марис положила ладонь на руку Дорреля. – По его мнению, я – тоже однокрылая.
Доррель сжал ладонь Марис.
– Нет, Марис. Ты – настоящий летатель.
– Уверен?
– Конечно.
– Знаешь, в последнее время я все чаще спрашиваю себя: что значит быть летателем? Ведь летатель – это не только тот, кто имеет крылья и хорошо летает. У Вэла были крылья, и летает он хорошо, но ты сам сказал, что он – летатель лишь наполовину. Но если летатели – это те, кто всегда взирает на бескрылых с презрением, не помогает студентам «Деревянных Крыльев» из страха, что хваткие дети рыбаков и крестьян отберут у них крылья, тогда я – не летатель. Иногда мне даже кажется, что Вэл правильно нас оценивает.
Доррель, пристально глядя Марис в глаза, отпустил ее руку и мягко сказал:
– Марис, я рожден летателем, и именно поэтому Вэл Однокрылый ненавидит меня. И ты тоже меня ненавидишь?
– Дорр, ты отлично знаешь, как я к тебе отношусь. Я всегда любила тебя и верила тебе, ты – мой самый лучший друг. Но…
– Но?.. – эхом отозвался Доррель.
Марис опустила глаза.
– Но ты отказал в помощи «Деревянным Крыльям», и мне это неприятно.
Приглушенные звуки веселья, доносившиеся из таверны, и монотонное шуршание прибоя будто заполнили собою весь мир. Доррель нарушил затянувшееся молчание:
– Моя мать была летателем. И ее мать – тоже. Бесчисленные поколения моих предков владели теми же крыльями, которые сейчас принадлежат мне. Я преклоняюсь перед своим родом и уверен, что мой ребенок, если, конечно, он когда-нибудь у меня будет, тоже станет летателем. Ты же родилась с мечтой о небе и на деле доказала, что заслуживаешь крылья не меньше, чем любой потомственный летатель. Было бы преступлением лишить тебя этой мечты, и я горд, что помогал тебе. – Доррель посмотрел в глаза Марис. – Я горд тем, что дрался на Совете за тебя и за право любого, кто действительно мечтает о небе и в честной борьбе докажет, что достоин носить крылья, стать летателем. Но теперь ты говоришь, что я дрался совсем за другое. Скажи, если я не прав. Разве мы боролись против того, что делает нас отличными от бескрылых? Разве стремились уничтожить великие традиции летателей? Разве мы отказались от крыльев, чтобы бескрылые дрались за них, как стая голодных чаек из-за выброшенной на берег рыбины?
