– Вэл с Сиатута, – нараспев произнесла Марис. – Звучит вроде неплохо.
– Ты отлично знаешь, что всегда и везде я буду Однокрылым. Для всех. И даже для тебя.
– Летатель наполовину, – проговорила Марис. – Но мы оба – летатели наполовину. Вопрос лишь в том, кто мы на другую половину. Ты, Вэл, конечно, можешь выбрать того Правителя, который предложит тебе большую плату, и хотя большинству летателей такое придется не по нраву, среди них, возможно, найдутся молодые да жадные до денег и даже станут подражать тебе. Ты можешь также, нарушая один из самых древних и мудрых законов летателей, брать с собой в небо отцовский нож. За это летатели осудят тебя, но поделать ничего не смогут. Но если ты найдешь тех, кто тебя избил, и убьешь хотя бы одного из них этим самым ножом, то ты не будешь больше Однокрылым. Летатели объявят тебя вне закона, отберут крылья, и ни один Правитель в Гавани Ветров, как бы он ни нуждался в летателе, не предоставит тебе убежища.
– Так ты предлагаешь мне забыть?.. – Вэл даже приподнялся на постели. – Забыть ТАКОЕ?!
– Нет, я не предлагаю забывать и прощать обидчиков. Найди их и приведи к Правителю или созови суд летателей. Пусть крыльев, дома и жизни лишатся твои враги, а не ты. Как ты находишь мое предложение?
Вэл криво усмехнулся, и Марис заметила, что после прошлой ночи у него во рту не хватает зубов.
– Мне оно почти нравится, – пробормотал он.
– Выбор за тобой. Полетишь ты куда-нибудь не скоро, так что времени на раздумья у тебя предостаточно. Я считаю, что ты неглуп и поступишь правильно. – Марис взглянула на С’Реллу. – Я возвращаюсь на Малый Эмберли. Если ты направляешься на Юг – нам с тобой по пути. Если захочешь, то сможешь погостить денек-другой в моем доме.
– Я бы с радостью, но Вэл… Что будет с ним?
– Летателям предоставляется неограниченный кредит, – напомнил тот. – Если я пообещаю Раггину достаточно железа, то он будет нянчиться со мной более нежно, чем мои собственные родители.
– Тогда, Марис, я согласна, – нетерпеливо воскликнула С’Релла. – А с тобой, Вэл, мы еще непременно увидимся. Ведь мир тесен, к тому же у нас обоих теперь есть крылья.
– Обязательно увидимся, – подтвердил тот. – Лети.
С’Релла, поцеловав его, подошла к Марис, и они направились к двери.
– Марис! – вдруг выкрикнул Вэл.
Она повернулась и увидела, как его левая рука с молниеносной скоростью метнулась из-за головы. Нож с длинным лезвием, просвистев в воздухе, ударился о дверной косяк менее чем в футе от нее. Повернув голову, Марис увидела, что нож был не железный, а обсидиановый, черный, с замысловатым орнаментом. От удара он треснул и рассыпался по полу.
Она, должно быть, выглядела чертовски напуганной, Вэл же беззаботно улыбался.
– Этот нож не принадлежал моему отцу, – сказал он. – Мой отец в жизни ничем не владел. Я украл его у Арака. – Марис удивленно смотрела на него. – Если тебя не затруднит, Однокрылая, выброси его.
Улыбнувшись, Марис нагнулась и подобрала осколки ножа.
Часть третья
Падение
Старость пришла к ней в одночасье.
Когда Марис рассталась с Правителем Тайоса, она была еще молодая. Из его башни на скалистой вершине она спускалась к морю по сырому мрачному туннелю в горе. Шла она быстро, крепко держа свечу, чувствуя на спине сложенные крылья. Ее шаги отдавались гулким эхом, вплетавшимся в размеренный стук капель. Каменный пол покрывали лужи, и влага впитывалась в сапоги. Но Марис торопилась отправиться в путь.
И только когда она вышла из туннеля под противоположным склоном горы, Марис увидела небо, мутно-фиолетовое, почти черное, цвета кровоподтека, вызывающего мучительную боль. Ветер был холодным и коварным. Марис ощутила готовую вот-вот разразиться ярость в хмурых тучах. Она стояла внизу у истертых ступеней, которые вели к обрыву над морем, и думала, не вернуться ли переночевать в странноприимном доме, а улететь на утренней заре.
Но мысль о возвращении вверх по бесконечному проходу остановила ее. К тому же Тайос наводил на нее уныние: темный негостеприимный край с грубым Правителем – грубость эта едва маскировалась официально-любезным тоном, принятым в обращении с летателями.
Весть, которую он поручил ей доставить, угнетала ее. Злобные, алчные слова угрожали войной, и Марис не терпелось передать их по назначению, освободиться от этого бремени как можно скорее.
Погасив свечу, она начала подниматься по ступеням – легким и свободным шагом. Лицо ее было покрыто сетью морщин, в волосах поблескивала седина, но она сохранила грацию и энергию своих двадцати лет.
Ступени завершились широкой каменной платформой, и Марис развернула крылья. В них ударил ветер, они потянули ее, когда она еще только закрепляла последние сегменты. Фиолетовая мгла бури словно зачернила серебристый металл, а закат отбрасывал на ткань алые полосы, точно раны, из которых сейчас польется кровь. Марис заторопилась. Надо опередить бурю, использовать ее фронт, чтобы набрать скорость. Она закрепила ремни, в последний раз проверила крылья, и ее пальцы сомкнулись на привычных упорах. Два быстрых шага – и она бросилась с обрыва, как делала несчетное количество раз. Она отдалась объятиям своего давнего и верного возлюбленного – ветра – и полетела.
На горизонте блеснула молния – замерший на миг трезубец у восточного края неба, – ветер сразу ослабел, размяк, и она начала падать. Сделав вираж, Марис нащупала более мощную струю воздуха. Тут стремительно, как удар хлыста, на нее обрушилась буря. Откуда-то с дикой силой налетел ветер, а когда она отчаянным усилием попыталась опереться на него, сменил направление. И еще раз. И еще. Дождь хлестал ей в лицо, молнии ослепляли, в ушах стоял несмолкаемый гром.
Буря швырнула ее назад, перевернула, словно игрушку; она оказалась лепестком, закрученным вихрем. Ее кидало из стороны в сторону, голова кружилась, в глазах темнело, и Марис поняла, что падает. Обернувшись через плечо, она увидела, что на нее мчится гора – отвесная, мокрая каменная стена. Она рванулась прочь, но сумела лишь повернуться в свирепых объятиях ветра. Левое крыло задело выступ, сложилось, и Марис с воплем опрокинулась набок. Она попыталась лететь на одном правом, зная, что это невозможно. В ее угасающем сознании мелькнула последняя ясная мысль: это конец.
Море подхватило ее, пожевало и выплюнуло. Ее нашли на следующий вечер, искалеченную, без сознания, но живую, на каменистом берегу в трех милях от скалы летателей Тайоса.
Много дней спустя Марис очнулась старухой.
В течение первой недели она оставалась в полубессознательном состоянии и потом почти ничего не помнила. Боль, если она шевелилась и если лежала неподвижно, смутное пробуждение и новое погружение в сон. Она почти все время спала, и сны казались ей такими же реальными, как постоянная боль. Она брела по бесконечным подземельям, пока страшная судорога не сводила ноги, но не находила лестницы, которая вывела бы ее к небу. Она падала в недвижном воздухе снова и снова – в безветренную погоду ее сила и умение не играли никакой роли. Она выступала перед сотнями Советов, но ее слова сливались в такое тихое бессвязное бормотание, что никто ничего не слышал. Ее сжигал нестерпимый жар – она была неподвижна. Кто-то забрал ее крылья, крепко связал руки и ноги. Марис тщилась привстать, заговорить. Ей надо было лететь куда-то с неотложной вестью, а она не могла шевельнуться, не могла произнести ни слова и не знала, мокры ее щеки от дождя или от слез. Кто-то вытирал ей лицо и поил густой горькой жидкостью.
