– Пока команд, как и положено, две, – пытался перекричать шум Фахад, – это сторонники Зураба-ходжи и сторонники Ширхана-эфенди. Но сегодня они выступают единым фронтом. Спор пока идет из-за того, как назвать эту прекрасную революцию – революцией бордовых тюльпанов или золотисто-рыжих маков. Суть же в том, что одни, как соловьи на аромат розы, вышли на улицу с чистыми помыслами изменить Кашевар к лучшему. А другие, опьяненные маковой соломкой, одержимы низменными желаниями наживы и власти.
– А ты сам за кого?
– Пока еще не решил! – орал во всю глотку Фахад. – Торговля идет бойко. Я приму решение после того, как продам один из двух товаров. Я же хамелеон!
– А, понятно! – крикнул Омар, оттаскиваемый вернувшимся за ним верзилой. – Давай, еще увидимся!
6
Взятый на буксир, Омар Чилим в мгновение ока был доставлен к трибуне, на которой в этот момент в очередной раз выступал лидер оппозиции – Ширхан-эфенди. Рядом на сооруженном постаменте-трибуне стояли Гураб-ходжа и Лейла Тигровая. Лицо Ширхана сияло, как после крупного выигрыша в нарды.
– Мы освободили дочь эмира, теперь она будет нашей королевой! – выкрикивал Ширхан-эфенди в толпу лозунги. – Мы проведем конституционную реформу! Создадим парламентскую республику и выберем свободный парламент! Отделим должность мэра от пожизненного звания эмира! Создадим стабилизационный фонд в помощь нуждающимся! Проведем свободные выборы президента!
И все в том же духе. Его слова так воодушевили толпу, что она тут же бросилась сносить памятник мэру и эмиру на коне, с соколом на плече и в окружении других зверей. Нечто подобное Омар видел в Питере в Летнем саду. Только Крылов сидел не на коне, а на троне.
Веревки и тросы быстро накинули на шею эмиру и мэру. Один очень смелый летящий юноша, с голым торсом, лихо на брюхе вскарабкался на памятник и уселся на его голове. В трезвом уме на такое не пойдет ни один смельчак. А это сумасшедший накинул два каната на массивную бронзовую шею. Другие концы тросов ухватили оранжевые и бордовые и начали перетягивать на себя. Памятник раскачивался из стороны в сторону, словно загипнотизированный волнами народного желания.
– Вот так же, – подумал Омар, – сейчас раскачивается и трещит по швам сам Кашевар.
Откуда-то появился «Бычок-ЗИЛ». Его подогнали вплотную к памятнику, к рогу под толстолобым бампером привязали трос.
Пробуксовка, рычание, фырканье колес, – и памятник полетел под роющие землю разъяренные передние колеса. Толпа просто взорвалась от восторга. Все снова принялись обнимать и целовать друг друга.
Кто-то из выступающих с трибуны призвал немедля идти на штурм цитадели.
– Рано еще, – взял слово Гураб-ходжа, лихо вскарабкавшись на постамент памятника, – мы с вами соблюдаем договоренности. Поэтому как честные и демократичные люди мы должны дождаться истечения срока ультиматума в одиннадцать часов.
Глава 4
Мнимый принц
1
Вот оно и полезло – дерьмо моего товарища. Поднасрал так поднасрал. Нашел-таки способ отомстить мне, засранец! Значит, он не прочь покувыркаться с Катей! Ничего, пусть теперь сам жрет свое говно!
Выслушав Муху, я со всей силы бью своего друга в сливовый красный нос, заодно кулачищем попадая и по дынной корке губы. Ведь кулачища у меня здоровые, как арбузы. От этого удара из носа моего друга сочится кровь, темная, словно выдавленный и смешанный сливово-арбузный сок. А его губы, покрываясь трещинами, словно лопаются от спелости.
Он решил стать смелым и сыграть в хама. Возомнил, что будет очень смешно, когда он расскажет мне, что видел на вокзале сбегающую от меня Кэт. И что в этот момент он представлял ее в своей постели. Он думал сделать мне больно. А получилось так, что я хлестко врезал его по лицу, и от этого неожиданного удара мой друг завалился на асфальт мостовой и начал тихо плакать.
– Ой, я дурак! – тут же пугаюсь я своего поступка.
Ведь так уже было в Ноевом ковчеге! Когда слоны начали гадить и гадить, Ной поджал им хвосты, и слоны превратились в свиней, чтобы сожрать свое собственное говно. Наевшись дерьма, свинья рыгнула, и из ее пасти выпрыгнула мышь и стала подгрызать сандаловые доски ковчега. И тогда Ной ударил царственного льва между глаз, и из его ноздрей выскочили бешеные коты: хвосты пистолетом, глаза пулей, – и принялись ловить мышей, сделавшись на всю жизнь их заклятыми врагами.
Слоны – нечувствительность и толстокожесть, свиньи – тупость и пошлость, мышь – зависть, львы – гнев, коты – хитрость и интриги. Замкнутый круг пороков. Порок на пороке, который чуть не погубил Ноев ковчег, и погубил не одну дружбу и не одно совместное предприятие по спасению.
– Ну, все, все, будет, – поднимаю я Муху, понимая, что второй раз за вечер был чересчур жесток с ним, – пойдем уже…
Мне вдруг стало очень стыдно за себя. Ведь мой друг только представлял мою девушку, а я чуть не переспал с чужой девушкой в реальности. Я в сто раз грязнее и подлее его. Это я, а не он, потакая своему любопытству и слабостям, обманом проник в чужую квартиру, шкуру, жизнь.
2
– Пойдем, пойдем скорее на вокзал! – тащу я своего друга в сторону Московского.
– Никуда я с тобой не пойду, – отвечает Муха спокойно. Он уже не плачет, он отрешен.
– Пойдем, пойдем, – уговариваю я, – хватит дурачиться.
– Отстань, – упирается Муха всеми фибрами души, – оставь меня. У меня нет сил куда-либо идти.
– Пойдем же, чертенок, – улыбаюсь я, пытаясь шуткой сгладить свою вину, и тут же прикрываю ладонью рот. Ведь вот так же Ной, собственным языком уговаривая ишака пройти на палубу, позволил шайтану оказаться в ковчеге. Но с другой стороны, я понимаю, что мой друг не хочет идти на вокзал, потому что не хочет, чтобы я встретился с Кэт. Вот он и тянет время, упираясь из-за всех сил.
– Да нет, это бессмысленно. Уже слишком поздно. Мы все равно не успеем, – судя по сказанному, он уже постепенно трезвеет, как отпотевающее стеклышко.
Его Ноев ковчег со зверями, его пьяный корабль, пошел ко дну, и ему ничего не оставалось, как выбросить бутылку с криком о помощи. Теперь уже он не упирается ногами, теперь ноги у него не соломенные, а стеклянные. И каждый следующий шаг может разбить все его надежды.
«Вот она, вторая стадия отрезвления, – думал я, разворачивая своего приятеля в сторону вокзала, – которую мой друг, собравшись со всей злостью, пытается выдать за четвертую стадию опьянения, мол, смотри, какая я свинья. Но я-то знаю, что если павлин, обезьяна, лев и свинья – стадии опьянения, то слон, мышь, лев и кошка – это стадии отрезвления».
– Ну и оставайся, – говорю я в сердцах, – простудишься и пропадешь, и сам же будешь в дураках.
Дальше я иду без него и думаю, что, наверное, мой друг уже не валяется, а сидит в пыли в этом конце Петроградки, будто за бортом Ноева ковчега, сидит совершенно один, как осколок вечерней бутыли, и ему даже не в чем послать сигнал бедствия «SOS» и, наверное, некому. И он смотрит на мир абсолютно отрешенно.
