А вот в этом я готов с вами поспорить.
Кое-какие слова она знает. Ваши предшественницы находили с ней общий язык и
объяснялись вполне удовлетворительно. Поэтому стоит попробовать еще раз. И
учтите, мотель находится под видеонаблюдением работников нашей фирмы и строго
охраняется. Это так, для сведения.
— Это на случай побега? — съязвила я.
— Я же сказал, что это для сведения. О побеге
говорить просто бессмысленно. Вам нужны деньги, а нам нужен ваш ребенок. Я
думаю, что сделка выгодна обеим сторонам. Это намного приятнее и
результативнее, чем американская тюрьма.
Американец встал и, пожав мне руку, направился
к выходу.
— Приятно было с вами познакомиться. Вы очень
красивая. Я просто уверен, что у вас широкая богатая душа. Я думаю, что деньги,
полученные от нашей фирмы, дадут вам возможность зажить более достойной и
обеспеченной жизнью.
— Спасибо, — пробубнила я.
Лев похлопал меня по плечу и произнес сквозь
зубы:
— Не скучай. Я скоро появлюсь, — затем забрав
бутылку коньяка и вышел вслед за Девом.
Глава 4
Вот тебе и Америка. Страна свободы и
демократии. Сижу, как идиотка, в четырех стеках и не могу никуда высунуть свой
нос. Да уж, такой поворот событий я предполагала меньше всего. Разве об этом я
когда-то мечтала! Вилла, бассейн, виски со льдом… Видно, мечты никогда не
станут реальностью. Никогда-Странно, я в Америке всего пару дней, а на женя уже
накатывает ностальгия — неприятный, щемящий приступ грусти и неподдельной
тоски. Может быть, это оттого, что мне довелось увидеть только аэропорт и
клинику?
Я сидела неподвижно, шевелился только ребенок,
и это раздражало меня. Задолго до своей беременности я перелистывала один
журнал. Если мне не изменяет память, он называется «Материнство». Так вот, я
наткнулась там на статью, в которой говорилось о том, что любая женщина,
носящая под сердцем ребенка, ощущает невероятную теплоту и все больше и больше
зарождающуюся любовь к самому близкому и самому дорогому на свете человечку.
Она настолько привыкает к его постоянному присутствию, что совершенно забывает
про то, что он еще не родился, и разговаривает с ним, словно с живым. Читает
ему сказки, поет колыбельные песни и говорит самые ласковые на свете слова.
Наверно, это ужасно, но ребенок, которого я
ношу под своим сердцем, никогда не слышал ни сказок, ни колыбельных и даже ни
единого ласкового слова. Ничего. Да я никогда и не считала себя с ним единым
целым. Никогда. Это инородное тело, которое вопреки моему желанию попало в мой
организм и доставляет мне неудобства. Но не бывает худа без добра, мой будущий
ребенок ассоциируется у меня с товаром, за который я смогу выручить хорошие
деньги и хоть как-то поправить свое материальное положение.
Я прилегла на диван «и закрыла глаза. Не екаю,
сколько времени прошло, но я проснулась оттого, что резко хлопнула входная
дверь. Открыв глаза, я слегка приподнялась и увидела перед собой ту самую
американку-стукачку, которая постоянно сидела на крыльце и читала книгу.
Стукачка дружелюбно смотрела на меня и махала рукой в сторону коридора.
— Олга, надо кушать. Иди столовая. Надо
кормить будущий малыш. Голодовать не надо.
Она достала носовой платок и вытерла обильный
пот со лба.
— Жарко. Очень жарко. Это вредит будущий
малыш. Почему молчит кондиционер?
— Откуда я знаю, почему он молчит, —
пробубнила я и откровенно зевнула.
— Нельзя, чтобы он молчал, не положена Надо
работать.
— Откуда я знаю, как он включается. Они у нас
в городке только в окнах новых русских висят и в каких-нибудь дорогих фирмах…
Стукачка покачала головой и со словами:
«Ая-яй!» — подошла к окну и включила кондиционер.
Я приподнялась с дивана и стала массировать
отекшие руки.
— Вот так хорошо, — пропела стукачка и встала
у входной двери. — Так очень хорошо.
— Еще бы. Кондиционер заменяет прогулку на
свежем воздухе. Одним словом, тюрьма с удобствами.
По всей вероятности, стукачка не поняла моего
юмора и замотала головой:
— Это не тюрьма. Тюрьма очень плохо — Плохо
для русской девушки…
Направившись следом за ней по еле освещенному
коридору, в котором не было ни одного окна, я попала в небольшую комнатку,
которая, по всей вероятности, и была столовой. За круглым столом сидела заметно
скучавшая девушка и нервно теребила салфетку. Сев рядом с незнакомкой, я тихо
спросила:
— Ты русская?
— Русская.
Посмотрев на сильно выпирающий живот
незнакомки, я продолжала расспросы:
— Ты здесь давно?
— Два дня. Я позавчера прилетела.
— Надо же, а я вчера. Тебе тут нравится?
— Не знаю. Мне главное получить деньги — и
вернуться домой. Тебя как зовут?
— Ольга, — я улыбнулась и протянула руку. Та
крепко ее пожала и улыбнулась в ответ:
— А я Дина. Я из Москвы.
— А я из провинции, объявление в одной из
газет встретила.
— Я тоже.
«Стукачка» тем временем принесла обед,
поставила стул к стене, села напротив нас и скрестила руки на груди.
— Не надо говорить. Надо кушать. Кушать и
молчать, — произнесла она строгим голосом.
Преодолевая проклятую тошноту, я засунула в
рот несколько ложек супа, а потом почти шепотом спросила Дину:
— У тебя кто будет?
— Мальчик.
— Это хорошо.
— Чего хорошего? Я же не для себя рожаю.
— Это для фирмы хорошо, — пояснила я с видом
настоящего знатока. — Мальчики ценятся больше. Их проще определить в семью. Для
них усыновителей хоть пруд пруди. Как правило, мальчик — это продолжатель рода.
— А у тебя кто?
— Девочка.
— Так что, ее никто не усыновит?
— Говорят, что усыновят.
— А за мальчиков больше денег дают?
— Да нет. Говорят, одинаково.
Наша «стукачка» заметно изменилась в лице,
побагровела и погрозила нам пальцем.
— Я же сказала, что русская девушка должна
есть и молчать. Молчать! Я пожалуюсь ваша фирма.
