— Неужели они не могут определить, что с ним такое? — обратилась Шарлотта к Никласу.
— Они уже взяли массу анализов и наверняка разберутся, в чем тут дело. Но сейчас главное — это не дать ему умереть, пока не выбрано правильное лечение. По той картине, которую мы видим сейчас, это может быть все, что угодно, начиная от рака и кончая какой-нибудь вирусной инфекцией. Единственное, что они пока могут сказать, — ему давным-давно следовало лечь в больницу.
Шарлотта заметила, как на его лице промелькнуло виноватое выражение. Она прислонилась головой к его плечу.
— Ты всего лишь человек, Никлас. Стиг ведь ни за что не хотел ложиться в больницу, и когда ты его осматривал, все казалось не так уж страшно, ведь правда? Временами он поправлялся и вставал и даже выглядел совсем молодцом. И он сам говорил, что ему не так уж и больно.
— Но я не должен был его слушать. Я же, черт побери, врач, мне надо было раньше думать!
— Не забудь, что наши мысли были тогда заняты не только этим, — тихонько напомнила Шарлотта, но, как ни тихо она говорила, Лилиан все же расслышала эти слова.
— За что на нас обрушилось столько бед? Сперва Сара, а теперь и Стиг, — громко зарыдала она, уткнувшись в салфетку, которую ей принесла Шарлотта.
Люди в комнате ожидания, углубившиеся было в чтение газет, снова подняли головы и повернулись в их сторону. Шарлотта почувствовала, как в ней поднимается раздражение.
— Послушай, возьми себя в руки! Доктора делают все возможное, — сказала она, стараясь говорить как можно мягче, но все же так, чтобы до Лилиан дошла ее просьба.
Мать бросила на нее обиженный взгляд, но послушалась и перестала рыдать.
Шарлотта вздохнула и, переглянувшись с Никласом, возвела глаза к потолку. Она не сомневалась, что Лилиан искренне переживает за Стига, но ее привычка превращать любое событие в драму, в которой она сама играет главную роль, все-таки очень раздражала. Лилиан очень любила быть в центре внимания и пользовалась для этого всеми доступными средствами, даже в такой ситуации, как сейчас. Но что поделаешь, раз такова ее натура! И Шарлотта постаралась не показывать своей досады. Ведь сейчас у матери было настоящее горе.
Прошло шесть часов, а никаких новостей все еще не было. Никлас уже несколько раз ходил разговаривать с врачами, но не получил новой информации. Состояние Стига по-прежнему оставалось неопределенным.
— Кому-то из нас надо ехать домой к Альбину, — сказала Шарлотта, обращаясь одновременно к Лилиан и Никласу.
Она увидела, что мать собирается возразить, не желая отпускать от себя ни дочку, ни зятя, но Никлас опередил ее:
— Да, ты права. Он страшно испугается, если Вероника попытается уложить его спать у себя дома. Я поеду, а ты можешь остаться.
Лилиан явно была недовольна, но поняла, что они правы, и скрепя сердце воздержалась от споров.
Никлас осторожно поцеловал Шарлотту в щеку, затем погладил Лилиан по плечу:
— Все будет хорошо, вот увидишь. Позвоните, когда что-нибудь узнаете.
Шарлотта кивнула. Она проводила его взглядом, а затем, чувствуя, что глаза у нее слипаются, расположилась в кресле поудобнее. Предстояло долгое ожидание.
~~~
Гётеборг, 1958 год
Ее снедало чувство разочарования. Надежды не оправдались, ничто не изменилось, за исключением того, что прекратились моменты задушевной близости с матерью, когда та бывала с ней нежна. С тех пор как не стало Оке, мама вообще перестала ее замечать: она постоянно уходила из дома либо на свидание с Пером-Эриком, либо куда-нибудь в гости. Казалось, мама даже забросила свои прежние попытки контролировать ее вес, и теперь она могла есть сколько угодно и все, что угодно, в результате чего растолстела просто до колоссальных размеров. Порой, взглянув в зеркало, она видела в нем только то чудовище, которое так долго растила у себя внутри. Прожорливое, жирное, мерзкое чудище, постоянно окруженное тошнотворным запахом пота. Мама даже не старалась скрывать отвращение, которое к ней питала, а однажды, проходя мимо, демонстративно зажала пальцами нос. Мучительное чувство унижения не проходило до сих пор.
Ведь мама обещала, что все будет совсем иначе! Что Пер-Эрик станет прекрасным отцом, несравненно лучшим, чем Оке, мама будет счастлива, и они наконец заживут, как настоящая семья. Тогда исчезло бы и чудовище, ей никогда больше не пришлось бы сидеть в подвале, ощущая во рту этот сухой, тошнотворный, пыльный вкус.
Ее обманули! Вот что она сейчас чувствовала. Обманули! Она пробовала спросить у мамы, когда же настанет обещанное счастье, но слышала в ответ одни грубости. Когда она стала настаивать, ее, чтобы не приставала, отправили в подвал, предварительно накормив «смирением». Она горько плакала после этого и никак не могла выплакать всю обиду за обманутые ожидания.
Сидя в темноте, она чувствовала, как разрастается чудище. Ему нравилась та суховатая гадость, которой был полон ее рот. Оно с радостью питалось сухим и горьким «смирением».
~~~
Дверь захлопнулась за ним с тяжелым стуком. Медленно ступая, Патрик вошел в прихожую и, стащив с себя куртку, бросил ее на пол, слишком усталый, чтобы поднять и повесить.
— Что случилось? — крикнула Эрика из гостиной. — Ты узнал что-нибудь новое?
Увидев выражение ее лица, Патрик почувствовал укол совести, что не остался дома с нею и с Майей. Наверное, он выглядит как развалина. Время от времени он, правда, звонил домой, но из-за хаоса, который поднялся в участке после несчастного случая с Морганом, говорил отрывисто и напряженно. Убедившись, что дома все в порядке, он сразу клал трубку, не дослушав, что она хочет сказать.
Когда он тихо вошел в гостиную, Эрика, как всегда, сидела перед телевизором с Майей на руках.
— Извини меня, что я так резко обрывал разговор. — Он устало провел руками по лицу.
— Что-нибудь случилось?
Тяжело опустившись на диван, Патрик сперва перевел дух и только потом наконец ответил:
— Да. Эрнсту взбрело в голову самочинно забрать Моргана для допроса, и он умудрился довести беднягу до того, что тот выскочил в окно, побежал через дорогу и попал под машину.
— Господи, какой ужас! — воскликнула Эрика. — Ну и что с ним?
— Умер на месте.
Эрика ахнула. Спавшая у нее на руках Майя запищала, но скоро опять успокоилась.
— Это было черт знает что. Ты даже не можешь себе представить. — Патрик бессильно откинулся на диване, запрокинув голову. — Он лежал на дороге, и тут приехала Моника и увидела его. Она так и кинулась к нему, мы не успели ее перехватить, она положила его голову к себе на колени и так сидела, качаясь взад и вперед. И страшно кричала каким-то нечеловеческим голосом. Мы ее от него еле оторвали. Это был черт знает какой кошмар.
