Хоронить в гробах оказалось некого, от покойников почти ничего не осталось. Пламя полыхало так жарко, что сожгло все дотла. В гробы положили то немногое, что нашли. Священник предложил родственникам выбрать урны, но Агнес пожелала иначе: чтобы было три гроба и захоронить их в земле.
Товарищи Андерса изготовили надгробие — один камень на троих, с выбитыми именами покойных.
Эти трое стали единственными жертвами пожара. У прочих погорельцев погибло только имущество, но опустошение, причиненное огнем, было огромным. Вся нижняя часть Фьельбаки, та, что располагалась на берегу моря, превратилась в черный обугленный пустырь. Сгорели дома, а на том месте, где раньше находились мостки причалов, теперь из воды торчали только обгорелые сваи. Но мало кто оплакивал утрату своего жилища: когда кому-то хотелось плакать о потерянном имуществе, он вспоминал Агнес и ее утрату. Люди все до единого пришли на похороны, и все с душевной болью вспоминали картину — вот идет отец, ведя за руки двух мальчиков…
Их мать же не пролила ни единой слезинки. После окончания похорон она поехала на свою временную квартиру и собрала те немногие пожитки, которые ей подарили люди. Благотворительность! Мысль о том, что ей пришлось принимать милостыню, была так неприятна, что даже бросало в жар. Такого никогда больше не будет в ее жизни!
Увидев ее на верхней палубе парохода, никто бы не подумал, что еще недавно эта женщина жила в бедности. Агнес спешно накупила новые платья, а ее чемоданы были самыми элегантными, какие только нашлись в магазине. Она с наслаждением провела рукой по мягкой ткани. Это не то что те поношенные, выцветшие тряпки, в которых она проходила четыре года!
На память о прежней жизни у нее осталась лишь голубая шкатулка, которую она бережно уложила на самое дно чемодана. Но главным была не сама шкатулка, а ее содержимое — Агнес тайком собрала его накануне вечером. Шкатулка будет служить ей напоминанием, чтобы она никогда никому больше не позволяла становиться у себя на пути к той жизни, которой заслуживала. Однажды она допустила ошибку, положившись на мужчину, и это стоило ей четырех лет страданий. Больше она никогда не допустит, чтобы кто-нибудь предал ее так, как когда-то предал отец. И позаботится о том, чтобы он за это дорого поплатился. Главной расплатой для него будет одиночество, но она собиралась, кроме того, сделать так, чтобы к ней потекли его денежки. Она это заслужила. И точно знала, на какие кнопки нужно нажать, чтобы чувство вины в нем не угасло. Мужчины так легко поддаются внушению!
Рядом кто-то кашлянул. Она так глубоко погрузилась в свои мысли, что этот звук заставил ее вздрогнуть.
— Извините, уважаемая фру! Надеюсь, я вас не испугал?
Элегантно одетый господин с любезной улыбкой протягивал ей руку, собираясь представиться.
Агнес быстро окинула его проницательным взглядом и только после этого улыбнулась в ответ и подала затянутую в перчатку ладонь. Дорогой, сшитый на заказ костюм и руки, никогда не знавшие грубой работы. Возраст, судя по виду, за тридцать, приятная, и даже весьма приятная наружность. На безымянном пальце отсутствует кольцо. Возможно, плавание доставит ей еще больше удовольствия, чем она ожидала.
— Агнес Шернквист. И не фру, а фрёкен.
[17]
~~~
В гости явился Дан. Они уже несколько раз разговаривали по телефону, но он еще ни разу не приходил посмотреть на Майю, и сейчас его громадная фигура заполнила, казалось, все пространство прихожей. Он сноровисто взял из рук Эрики малютку.
— Ну, здравствуй, малышечка! Какая же ты, оказывается, красавица! — заворковал он и подбросил Майю чуть не до потолка.
Эрика с трудом удержалась от желания немедленно забрать у него дочку, однако Майя выглядела вполне довольной, ничего не имея против такой ситуации. Напомнив себе, что у Дана свои три дочки, Эрика решила, что ему все-таки можно доверить ребенка.
— Ну а как поживает мамочка? — обратился он к Эрике, по-медвежьи обняв ее за плечи.
Когда-то, очень давно, они были вместе, но вот уже много лет оставались просто друзьями. Два года тому назад их дружба на какое-то время дала трещину, когда они оба в силу неблагоприятно сложившихся обстоятельств оказались замешанными в деле об убийстве. Но время, как известно, многое лечит. Однако после того, как он разошелся со своей женой Перниллой, контакты между ними стали гораздо реже, ибо Дан окунулся в холостяцкую жизнь со всеми сопровождающими моментами, а Эрика в это время пошла совершенно противоположным путем. У него за минувший срок сменилась целая вереница разных оригинальных подружек, но в данный момент никого не было, и выглядел Дан, как показалось Эрике, на редкость довольным жизнью. Развод он перенес тяжело и страдал оттого, что может видеть своих дочерей только раз в две недели, хотя постепенно начинал к этому привыкать и почувствовал, что жизнь продолжается.
— Как ты смотришь на то, чтобы прогуляться с нами? — предложила Эрика. — Майя уже подустала, и если мы пройдемся с ней, она, наверное, уснет в коляске.
— Ладно, только если ненадолго, — ворчливо согласился Дан. — На улице погода собачья, и я как раз мечтал отогреться.
— Только пока она не уснет, — заверила его Эрика, и он с неохотой снова надел башмаки.
Она сдержала обещание: через десять минут они уже вернулись в дом, а Майя спокойно осталась спать, укрытая от дождя поднятым верхом коляски.
— У тебя есть радионяня? — спросил Дан.
Эрика помотала головой:
— Нет, время от времени я выхожу проверить, как она.
— Надо было сказать мне, и я посмотрел бы, не завалялась ли дома какая-нибудь от прежних времен.
— Ты ведь теперь почаще станешь у нас бывать, — заметила Эрика, — так что можешь принести в следующий раз.
— Да, ты уж извини меня, что я так долго не заходил, — отозвался он виноватым голосом. — Но я ведь знаю, каково приходится в первые месяцы, поэтому…
— Тебе незачем извиняться. Ты совершенно прав. Я только сейчас созрела для общения с другими людьми.
Они сели на диван, перед которым Эрика накрыла кофейный стол, и Дан с аппетитом принялся за подогретые в духовке булочки.
— Ммм, — произнес он с удивлением, которое не сумел скрыть. — Это ты напекла?
— А если бы и так! — Эрика посмотрела на него осуждающе. — Подумаешь, есть чему удивляться! Но нет, это не я, а мать Патрика пекла, когда навещала нас, — призналась она неохотно.
— Я примерно так и подумал. Эти не могут быть твоими изделиями, потому что недостаточно подгорелые, — продолжал поддразнивать Дан.
Эрике не пришло в голову никакого язвительного ответа, и она только фыркнула:
— Да ну тебя!
Он действительно был прав — за Эрикой не водилось кулинарных талантов.
