— Ну, это может оказаться непросто, — ответил Патрик, с каждой минутой все больше утверждаясь в своих предчувствиях. То, о чем они собирались поговорить с Улой, представлялось теперь не просто возможным, а вполне вероятным. — Запрет на посещение — очень строгая мера, и я не думаю, что она применима в данном случае. — Он посмотрел на Улу, который заметно разволновался.
— Но, но, — забормотал тот. — Что же мне тогда, черт возьми, делать? Софи пятнадцать лет, и я не могу запереть ее, если она откажется прислушаться, а эта проклятая… — он с трудом проглотил слово, — она наверняка не захочет пойти навстречу. При жизни Марит я был вынужден терпеть… это, но продолжать сидеть в таком дерьме и дальше, нет, черт побери, увольте! — Он с такой силой ударил кулаком по стеклянной поверхности стола, что Патрик с Мартином оба подпрыгнули.
— Значит, вы не одобряете образ жизни, который избрала ваша бывшая жена?
— Избрала? Образ жизни? — Ула фыркнул. — Если бы не эта чертова сука, вбившая Марит в голову массу бреда, ничего бы не произошло. Мы с Марит и Софи продолжали бы жить вместе. Марит не только разрушила семью, предала меня и Софи, но и выставила нас на всеобщее посмешище! — Он помотал головой, словно по-прежнему отказываясь этому верить.
— А вы как-нибудь проявляли свое недовольство? — с подвохом спросил Патрик.
— Что вы имеете в виду? — Ула посмотрел на него с подозрением. — Конечно, я никогда не скрывал своего отношения к тому, что Марит нас оставила, но всячески умалчивал о причине. Кому захочется распространяться о том, что твоя жена перешла в другой лагерь. Если тебя бросили ради бабы, хвастаться тут особенно нечем. — Он попытался усмехнуться, но горечь превратила усмешку в нечто гораздо более зловещее.
— Но вы ничего не предпринимали против бывшей жены и Керстин?
— Я не понимаю, на что вы намекаете, — сказал Ула, и его глаза сузились.
— Мы говорим о письмах и телефонных звонках, содержащих угрозы, — пояснил Мартин.
— Я? — Ула вытаращил глаза. Определить, искренен он или просто играет, было трудно. — Да и какое это имеет значение? Я хочу сказать, Марит ведь погибла в результате несчастного случая.
Патрик на некоторое время проигнорировал его утверждение. Ему не хотелось открывать все карты сразу, он предпочел делать это шаг за шагом.
— Кто-то посылал Марит с Керстин анонимные письма и звонил им по телефону.
— Меня это не удивляет, — усмехнувшись, заметил Ула. — Подобное обычно провоцирует такого рода внимание. Возможно, в крупных городах и проявляют терпимость, но в наших местах нет.
Патрик чуть не задохнулся от обилия предрассудков, которое излучал мужчина в кресле, и с огромным трудом подавил желание приподнять его за рубашку и высказать пару теплых слов. Утешало лишь то, что каждой фразой Ула все глубже и глубже закапывал себя в дерьмо.
— Значит, вы не имеете отношения к письмам и звонкам? — спросил Мартин с таким же плохо скрываемым отвращением на лице.
— Да, я бы до такого никогда не опустился. — Ула высокомерно улыбнулся им.
Он чувствовал такую уверенность в себе, и дом у него так сверкал, был столь безупречен и прибран. Патрику очень захотелось пошатнуть его отлаженный мирок.
— Тогда вы не будете возражать, если мы возьмем у вас отпечатки пальцев? И сравним их с отпечатками, которые обнаружит на конвертах техническая лаборатория?
— Отпечатки пальцев? — Улыбка внезапно исчезла, теперь его лицо излучало беспокойство. — Я не понимаю! Зачем сейчас в этом копаться?
Патрик внутренне посмеивался, и брошенный на Мартина взгляд убедил его в том, что коллега разделяет эти чувства.
— Сперва ответьте на вопрос. Считать ли мне, что вы готовы предоставить отпечатки пальцев, чтобы мы могли вас исключить?
Тут Ула заерзал в кожаном кресле. Глядя по сторонам, он принялся передвигать стоявшие на стеклянной поверхности стола предметы. Патрику с Мартином казалось, что вещи и так уже выстроены идеальными рядами, но хозяин явно не разделял их мнения, поскольку перемещал предметы по миллиметру в разные стороны, пока они не выстроились достаточно ровно, чтобы успокоить его нервы.
— Да-а, — медленно произнес он. — Пожалуй, придется сознаться. — Улыбка вновь вернулась. Он откинулся на спинку кресла и, похоже, опять обрел равновесие, которое мгновение назад, казалось, утратил. — Да, лучше уж рассказать все как есть. Я действительно несколько раз посылал письма и звонил Керстин и Марит. Конечно, это было глупо, но я надеялся, что Марит поймет несостоятельность подобной связи и образумится. У нас ведь все было прекрасно. И мы могли бы снова зажить хорошо, если бы только она выбросила эту дурь из головы и перестала позорить себя и нас. Прежде всего ради Софи. Представляете, каково девочке ходить в школу с таким «багажом». Когда из тебя сделали мишень для издевок приятелей. Марит должна была образумиться. Из этого никогда бы ничего не получилось, не получилось бы, и все.
— Но ведь получалось в течение четырех лет, так что, похоже, она не спешила к вам вернуться. — Патрик изобразил на лице притворную доброжелательность.
— Это был лишь вопрос времени, лишь вопрос времени. — Ула вновь начал переставлять на столе предметы, потом резко обернулся к сидевшим на диване полицейским. — Но я не понимаю, какое это теперь имеет значение! Марит больше нет, и если только мы с Софи отделаемся от этой бабы, то сможем начать новую жизнь. Зачем теперь в этом копаться?
— Кое-что указывает на то, что смерть Марит не была несчастным случаем.
В маленькой гостиной повисла зловещая тишина. Ула уставился на полицейских.
— Не… несчастным случаем? — Он переводил взгляд с одного на другого. — Что вы хотите сказать? Кто-то…
Он не договорил. Если его изумление не было искренним, то играл он великолепно. Патрик дорого бы дал, чтобы узнать, что именно творилось в этот момент в голове Улы.
— Да, мы полагаем, что в смерти Марит мог быть замешан кто-то другой. Вскоре у нас появятся более точные данные. А пока вы у нас… первейший кандидат.
— Я? — с недоверием спросил Ула. — Но я бы никогда не смог причинить Марит вред! Я же ее любил! Я хотел, чтобы мы снова зажили семьей!
— Значит, угрожать ей и ее подруге вас заставила великая любовь. — В голосе Патрика сквозил сарказм.
При слове «подруга» лицо Улы передернулось.
— Но она же просто не понимала! У нее, вероятно, случился этот чертов кризис сорокалетнего возраста, забурлили гормоны, как-то повлияли на мозги, вот она и наплевала на все. Мы ведь прожили вместе двадцать лет, можете вы это понять? Мы познакомились в Норвегии, когда нам было по шестнадцать, и я думал, что это навсегда. В молодые годы мы вместе выдержали массу… — он посомневался, но потом продолжил: — дерьма, и у нас ведь было все, чего нам хотелось. А потом просто… — Ула повысил голос и развел руками, показывая, что по-прежнему не понимает, что, собственно, случилось четыре года назад.
