— У вас уже имеется подозреваемый?
В ожидании ответа вновь возникла напряженная тишина. Мельберг немного сощурился в лучах прожекторов.
— Мы вызвали нескольких человек для допроса, но конкретного подозреваемого у нас на сегодняшний день нет.
— Съемки шоу «Покажи мне Танум» теперь придется прекратить?
На этот раз вопрос удалось задать представителю программы новостей «Актуэльт», и все напряженно слушали.
— На данный момент у нас нет полномочий и оснований воздействовать на этот вопрос. Решение должны принимать продюсеры программы и руководство канала.
— Неужели развлекательная программа действительно может продолжаться после убийства одного из ее участников? — спросил тот же телерепортер.
— Как я уже сказал, мы не имеем возможности влиять на данный вопрос, — с явным раздражением ответил Мельберг. — Спросите об этом телеканал.
— Ее изнасиловали? — Кивков Мельберга никто уже больше не ждал, и вопросы летели в него, словно мелкие снаряды.
— Это покажет вскрытие.
— Но имеются ли какие-нибудь признаки?
— Ее обнаружили обнаженной, а дальнейшие выводы можете делать сами.
Сказав это, Мельберг сразу понял, что, выдавая подобную информацию, поступил не слишком обдуманно. Но его просто подавлял напор журналистов, а радость и возбуждение по поводу пресс-конференции стали понемногу уходить. Это не то что стоять и отвечать на вопросы местной прессы.
— Место, где ее обнаружили, как-то связано с преступлением? — На этот раз местному репортеру удалось вставить вопрос в борьбе с журналистами столичных газет и ТВ, у которых локти, похоже, были значительно крепче.
Теперь Мельберг тщательно обдумывал ответ — ему не хотелось снова сболтнуть лишнее.
— На данный момент ничто на это не указывает, — наконец сказал он.
— А где ее нашли? — не упустила возможности прицепиться вечерняя пресса. — Ходят слухи, что ее обнаружили в мусороуборочной машине, это верно?
Все взгляды вновь оказались прикованы к губам Мельберга, и он нервно их облизнул.
— Без комментариев.
Дьявол, они не так глупы и наверняка восприняли ответ как подтверждение слухов. Возможно, ему следовало прислушаться к Хедстрёму, который перед самой пресс-конференцией предлагал взять участие в ней на себя. Но, черт возьми, разве он мог упустить случай покрасоваться в лучах прожекторов? Воспоминание об испытанном при разговоре с Хедстрёмом раздражении заставило Мельберга вновь распрямить плечи и набраться смелости.
— Да? — Он указал на журналистку, давно махавшую рукой, но никак не получавшую слова.
— Кого-нибудь из участников реалити-шоу уже допрашивали?
Мельберг кивнул. Эти люди все равно с удовольствием выставляют себя напоказ, поэтому вопрос о выдаче подобной информации его не волновал.
— Да, мы их допрашивали.
— Кого-нибудь из них подозревают в убийстве? — Камера про граммы новостей «Раппорт» снимала, а репортер выставил микрофон, чтобы уловить ответ.
— Во-первых, пока еще не установлено, что это убийство, и на данный момент мы не располагаем сведениями, указывающими на кого-то конкретного.
Это была ложь: он читал отчет Мулина и Крусе и уже составил себе четкое представление о том, кто виновен. Однако он не такой дурак, чтобы делиться крупицей золота, пока не выяснит все до конца.
Теперь вопросы пошли вхолостую, Мельберг сам слышал, что раз за разом повторяет один и тот же ответ. Под конец ему это надоело, он объявил пресс-конференцию оконченной и под стрекотание вспышек фотоаппаратов покинул помещение, приняв максимально важный вид. Ему хотелось, чтобы Роз-Мари, включив вечером новости, увидела сильного мужчину.
В течение дней, прошедших после смерти Барби, она неоднократно замечала, как люди останавливаются, шепчутся и показывают на нее пальцем. К тому, что на нее пялятся, она привыкла еще со времен «Большого Брата», однако теперь все было по-другому. Ими двигало не любопытство или восхищение тем фактом, что ее показывают по телевизору. Ей претила горевшая в их взглядах жажда сенсации и публичных кровопролитий.
Едва они услышали про Барби, Йонна хотела сразу уехать домой. Ее первым побуждением было бежать, укрыться в единственном доступном месте. При этом она понимала, что это едва ли хороший выход. Дома ее встретит лишь та же пустота, то же одиночество. Никто там ее не обнимет, не погладит по волосам. Все ее тело жаждало этих маленьких утешительных прикосновений, но ждать их было не от кого, никто не откликнется на ее потребность. Ни дома, ни здесь. Значит, с таким же успехом можно и остаться.
Касса позади нее словно бы опустела. Теперь там сидела другая девушка, одна из обычных кассирш, тем не менее казалось, что за кассой никого нет. Йонну удивляло то, какую пустоту оставила после себя Барби. Она ведь насмехалась над ней, отвергала ее, почти не считала за человека. Однако задним числом, теперь, когда ее не было, Йонна почувствовала, какую радость та излучала, невзирая на неуверенность, наивные голубые глаза и вечное стремление привлечь внимание. Барби всегда пребывала в хорошем настроении: смеялась, радовалась тому, что выпадало на их долю, и пыталась подбадривать остальных. В благодарность они насмехались над ней, окрестили ее глупой куклой, не заслуживающей уважения. Только теперь стало видно, какой вклад она на самом деле вносила.
Йонна спустила рукав пониже. Сегодня ей не хотелось странных взглядов, сострадания и омерзительного восхищения. Раны были глубже обычных. После смерти Барби она резалась каждый день, более сильно и жестоко, чем когда-либо. Глубже проникая в мясо, до тех пор, пока кожа не раскрывалась и не выплевывала кровь. Однако виду красной пульсирующей крови больше не удавалось заглушить ее страх. Казалось, он теперь проник так глубоко, что ничто его не брало.
Иногда у нее в голове слышались взволнованные голоса, будто на магнитофонной записи. Йонна могла слышать то, что говорилось как бы снаружи и где-то сверху. Это было ужасно. Все пошло наперекосяк. Просто кошмар. Изнутри ее заполоняла темнота, а она никак не могла этому помешать. Темнота, которую она пыталась удалить вместе с кровью, вытекающей из ран, врывалась обратно в виде безудержной ярости.
Йонна чувствовала, как к ощущению пустоты за кассой позади нее постепенно примешивается стыд. И страх. Пульсирует в резаных ранах. Кровь опять просится наружу.
— Черт подери, теперь мы просто обязаны положить конец этому цирку! — Уно Брурссон ударил кулаком по большому столу для заседаний и с вызовом уставился на Эрлинга. На Фредрика Рена, приглашенного обсудить произошедшее и сообщить точку зрения компании-продюсера, он даже не взглянул.
— Полагаю, тебе следует немного успокоиться, — предостерегающе сказал Эрлинг. На самом деле ему больше всего хотелось взять Уно за ухо и вывести из конференц-зала, как непослушного ребенка, но демократия есть демократия, и ему пришлось подавить свое желание. — Случившееся невероятно трагично, но это не означает, что мы должны принимать поспешные и эмоциональные решения. Мы собрались для того, чтобы обсудить проект взвешенно. Я пригласил Фредрика, чтобы он немного рассказал нам о том, как они смотрят на судьбу проекта, и рекомендую всем послушать, что он скажет. У Фредрика все-таки есть опыт работы в подобном производстве, и, хотя произошедшее является чем-то совершенно новым и, как я уже сказал, трагическим, у Фредрика наверняка имеются разумные соображения относительно того, как нам следует действовать.
