Патрик отметил, что Мелльберг давно уже разговаривает с мужчиной, обнаружившим труп. Не стоило надолго оставлять Бертиля с кем-либо, будь то свидетель или просто человек.
— Добрый день. Патрик Хедстрём, — представился он, подойдя к Мелльбергу и мужчине.
— Йёте Перссон, — представился тот и пожал руку Патрика, одновременно пытаясь удержать на поводке золотистого ретривера. — Рокки снова рвется туда, мне едва удалось вытянуть его на берег, — проговорил Йёте и слегка потянул за поводок, чтобы показать, кто хозяин.
— Так тело обнаружила собака?
Йёте кивнул.
— Да, он убежал на лед и отказывался возвращаться. Стоял как вкопанный и без конца лаял. Я испугался, что он провалится, так что пошел за ним. И тут я увидел…
Он побледнел, по всей видимости, вспомнив мертвое лицо под слоем льда. Потом потряс головой, и его щеки вновь порозовели.
— Простите, я вам еще нужен? Дело в том, что моя дочь поехала в роддом. Это мой первый внук…
Патрик улыбнулся.
— Понимаю, что вам не терпится отправиться туда. Подождите еще немного, мы отпустим вас, как только сможем.
Йёте вынужден был довольствоваться таким ответом, и Патрик задал ему еще несколько вопросов. Однако вскоре стало очевидно, что никаких сведений Перссон больше дать не может. Ему просто не повезло, что он оказался не в то время и не в том месте — или, наоборот, в нужное время в нужном месте, это с какой стороны посмотреть. Записав его данные, Патрик отпустил будущего дедушку, и тот, прихрамывая, почти бегом поспешил в сторону парковки.
Патрик вернулся на берег, где сотрудник технической группы методично проводил свою работу: пробуравив небольшое отверстие во льду, пытался зацепить труп крюком. Для безопасности он делал все это, лежа на льду, обвязанный вокруг талии веревкой, которая была протянута до самого берега, как и вторая, привязанная к крюку. Турбьерн не желал рисковать своими сотрудниками.
— Как только мы его зацепим, пробуравим отверстие побольше и вытащим.
Голос Турбьерна раздался прямо над ухом у Патрика, и тот вздрогнул от неожиданности — настолько сосредоточенно он наблюдал работу техника.
— А что потом? Потащите его на берег?
— Нет, тогда мы рискуем потерять следы, которые могли остаться на одежде. Мы положим его в мешок прямо на льду, а потом уже вытащим на берег.
— Думаешь, остались какие-нибудь следы? Ведь он так долго пролежал в воде, — с сомнением проговорил Патрик.
— М-да, большая часть следов, конечно, испорчена водой. Но кто знает… Возможно, что-нибудь осталось в карманах или застряло в складках одежды. Лучше не рисковать.
— Да, ты совершенно прав, — кивнул Патрик, подумав про себя, что они вряд ли что-нибудь найдут. Ему уже приходилось иметь дело с трупами, которые вытаскивали из воды, и опыт подсказывал, что если они пролежали там достаточно долго, улик на них обычно не оставалось.
Он прикрыл глаза рукой. Солнце поднялось чуть выше и отражалось в поверхности льда, отчего глаза начинали слезиться. Прищурившись, он понял, что крюк уже укреплен на теле, потому что теперь техники буравили большое отверстие. Медленно, постепенно труп извлекали из полыньи. Все это происходило слишком далеко, чтобы можно было рассмотреть детали, и Патрик внутренне радовался этому обстоятельству.
Еще один техник осторожно пробрался вперед по льду, и когда тело было полностью извлечено из воды, две пары рук осторожно опустили его в черный мешок, который аккуратно затянули. Затем последовал кивок тем, кто стоял на берегу, и веревка натянулась. Мешок стал потихоньку подтягиваться к берегу. Патрик невольно попятился, когда черный тюк приблизился, но тут же мысленно отругал себя за малодушие. Он попросил техников открыть мешок и заставил себя посмотреть на человека, много дней пролежавшего подо льдом. Его подозрения подтвердились. Теперь он был почти уверен, что они нашли Магнуса Кельнера.
Со странным ощущением внутренней пустоты Патрик наблюдал, как мешок опломбировали, подняли и понесли к площадке, расположенной выше пляжа, которая служила парковкой. Десять минут спустя тело уже везли в Гётеборг для проведения судебно-медицинской экспертизы. С одной стороны, это означало, что появятся новые зацепки, новые ответы на многочисленные вопросы и что дело движется к завершению. С другой стороны, как только будет установлена личность погибшего, придется сообщить об этом семье. Об этом Патрик и думал сейчас с тяжелым чувством.
~~~
Наконец-то отпуск закончился. Отец упаковал все их вещи, сложил в машину и вагончик-прицеп. Мать, как обычно, лежала на кушетке. В последнее время она стала еще тоньше, еще бледнее. Сказала, что мечтает только об одном — поскорее попасть домой.
В конце концов отец поведал ему, почему мать так плохо себя чувствует. Она не заболела. У нее в животе завелся малыш — его младший брат или младшая сестренка. Он не понял, почему от этого так плохо себя чувствуют. Но отец объяснил, что такое бывает.
Поначалу он обрадовался — наконец-то ему будет с кем играть. Но затем подслушал разговор отца и матери и все понял. Теперь он знал, почему перестал быть ее любимым мальчиком, почему она больше не гладила его по волосам и не смотрела на него нежным взглядом. Знал, кто отнял у него мать.
Накануне вечером он вернулся к своему вагончику в роли индейца. Подкрался незаметно, бесшумно ступая в своих мокасинах, с пером в волосах. Он был Сердитой Тучей, а мать и отец — бледнолицыми. Он видел, как они движутся за занавесками в вагончике. На этот раз мать не лежала, а ходила и разговаривала, и Сердитая Туча обрадовался, что матери лучше, что малыш перестал мучить ее. И она была счастливая — усталая, но счастливая. Сердитая Туча подкрался ближе, чтобы послушать счастливый голос одной из бледнолицых. Шаг за шагом приблизился он к открытому окну и, прижавшись спиной к стене, закрыл глаза и прислушался.
Однако глаза его тут же раскрылись, ибо речь шла о нем. И тут вся чернота снова вылилась на него со всей силой. Он снова оказался рядом с ней, почувствовал отвратительный запах, ощутил гнетущую тишину, отдающуюся эхом у него в голове.
Голос матери пробивался сквозь тишину, сквозь темноту. И каким бы маленьким он ни был, он все же понял, что она сказала. Она сожалела, что стала его матерью. Теперь у нее будет настоящий ребенок — знай она, что это возможно, она никогда не взяла бы его. А отец ответил своим серым усталым голосом:
— Да, но теперь мальчик уже с нами, так что надо видеть плюсы в этой ситуации.
Сердитая Туча сидел неподвижно — в эту секунду родилась ненависть. Он сам не смог бы подобрать подходящих слов к этому чувству. Но ему стало хорошо и вместе с тем мучительно больно.
Поэтому, когда отец упаковал керосинку, одежду, консервы и прочие вещи, сам он взял с собой свою ненависть. Она была так велика, что заполняла собой все заднее сиденье, где он располагался. Но он не мог ненавидеть мать. Ведь он любил ее.
