Сгорая от любопытства, Луиза заглянула внутрь. На дне что-то белело. Она протянула руку, пытаясь сфокусировать слегка замутившийся взгляд. Белые конверты — в ящике хранилось лишь несколько белых конвертов. Она вспомнила, что видела их среди почты, но не обратила на них никакого внимания. Они были адресованы Эрику, так что она сложила их в стопку его корреспонденции, которую он открывал, приходя с работы. Почему же он хранит их в запертом ящике своего стола?
Луиза достала конверты, уселась на пол и разложила их перед собой. Пять штук. Все они на имя Эрика, и на всех конвертах их домашний адрес, написанный причудливым почерком черными чернилами.
На какое-то мгновение она подумала, что, пожалуй, лучше будет положить их на место и продолжать пребывать в неведении. Однако замок взломан, и Эрик все равно сразу заметит, что жена вторглась на его территорию. Так что с таким же успехом можно и взглянуть на добычу.
Луиза потянулась за бокалом — ей нужен был глоток, чтобы тепло прокатилось по горлу вниз до самого живота, унимая боль. Три глотка. Затем она поставила бокал рядом с собой и открыла первый конверт.
Прочтя все письма, женщина снова сложила их в стопку. Она так ничего и не поняла — только то, что кто-то желает ему зла. Что-то страшное угрожает их семье, всей их жизни, и он ни слова не сказал об этом. Луизу охватила ярость, не идущая ни в какое сравнение с тем гневом, который она испытывала все эти годы. Он счел ее недостаточно полноценной, чтобы поделиться с ней. Ну да теперь он за это ответит. Хватит обращаться с ней таким беспардонным образом!
Забравшись в машину, она положила письма рядом с собой на сиденье. Попасть ключом в замок зажигания оказалось задачей не из легких, но после двух глубоких вдохов дело пошло на лад. В глубине души она понимала, что ей не следовало бы садиться за руль в таком состоянии, однако, как уже не раз случалось ранее, она заглушила в себе голос совести и выехала на улицу.
~~~
Теперь она казалась ему почти что хорошенькой, когда лежала неподвижно и не кричала. Он протянул руку и дотронулся до ее лба. Движение снова всколыхнуло воду, черты лица замутнились от волн на поверхности.
От входной двери донесся голос отца, прощавшегося с посетителем. Звук приближающихся шагов. Отец все поймет. Ведь его тоже отстранили. У него она тоже многое отняла.
Он провел руками по воде, гоняя волны. Ее руки и ноги лежали на дне, только колени и кусочек лба выступали над поверхностью.
Вот он услышал шаги отца прямо за дверью. Он не поднял глаз. Внезапно он не мог оторвать от нее взгляд. Такой она ему очень нравилась. Впервые в жизни она ему нравилась. Еще крепче прижавшись щекой к краю ванны, он ждал отца — тот поймет, что теперь они освободились от нее. Теперь мать вернется к ним, и отец обязательно обрадуется, в этом он был уверен.
Внезапно он почувствовал, как кто-то рывком оторвал его от ванны. В полном изумлении он поднял глаза на отца. Его лицо настолько исказилось, что трудно было понять его состояние, но вряд ли он обрадовался.
— Что ты натворил?!
Голос отца сорвался, и он вытащил Алису из ванны. В растерянности стоял, держа в руках ее обвисшее тело, потом осторожно положил ее на коврик.
— Что ты натворил? — снова спросил отец, не глядя на него.
«Она отняла у нас мать», — хотел он сказать, но почувствовал, как слова застряли у него в горле. Он не понимал, что происходит. Ему-то казалось, что отец обрадуется.
Тот не ответил, лишь бросил на него недоверчивый взгляд. Затем наклонился и стал давить пальцами на грудь малышки. Закрыл ее носик, вдохнул воздух ей в рот и снова надавил на грудь.
— Зачем ты так делаешь, отец? — спросил он и сам услышал, каким капризным голосом произнес эти слова.
Мать не любила, когда он капризничал. Обняв руками колени, он прислонился спиной к краю ванны. Все получилось как-то не так. Почему отец посмотрел на него таким странным взглядом? Как будто он не только сердится, а даже боится его.
Отец продолжал дышать в рот Алисе. Ее ручки и ножки лежали на коврике так же неподвижно, как и на дне ванны. Иногда они вздрагивали, когда отец давил на грудь, но это были движения отца, не ее.
Но когда отец в четвертый раз вдохнул в нее воздух и нажал на грудь, одна ее ручка задрожала. Потом последовал кашель, а затем крик. Хорошо знакомый, резкий, требовательный крик. Теперь она ему снова не нравилась.
На лестнице, ведущей на второй этаж, послышались шаги матери. Отец прижал Алису к груди, так что вся его рубашка намокла. Девочка кричала так громко, что стены тряслись, и он желал только одного — чтобы она снова стала такой тихой и послушной, какой была до того, как отец все это с ней сделал.
Пока мать не вошла, отец присел перед ним на четвереньки. Его глаза были расширены от страха, когда он наклонился совсем близко и произнес:
— Об этом никому ни слова. Но если ты еще раз попробуешь сделать что-нибудь похожее, я вышвырну тебя отсюда с такой скоростью, что ты не услышишь, как за тобой закроется дверь. Ты понял? Больше не смей к ней прикасаться!
— Что тут происходит? — раздался в дверях голос матери. — Только попытаешься прилечь и немного отдохнуть, как начинается настоящая истерика. Что с ней? Он ее обидел?
Она перевела взгляд на него, сидящего на полу в уголке.
В течение нескольких секунд слышны были только крики Алисы. Потом отец поднялся, все еще прижимая ее к груди, и ответил:
— Да нет, просто я не успел сразу завернуть ее в полотенце, когда вынимал из ванны. Она просто сердится.
— Он точно ничего ей не сделал? — спросила мать и уставилась на него, но он опустил голову, делая вид, что занят бахромой от коврика.
— Нет-нет, он мне помог. Он очень хорошо с ней обращается.
Уголком глаза он заметил взгляд отца — в нем читалось строгое предупреждение.
Кажется, мать удовлетворилась его объяснением. Она протянула руки к Алисе, и после секундного замешательства отец отдал ее. Когда она ушла, покачивая на ходу орущую девочку, они посмотрели друг на друга. Оба молчали. Но в глазах отца он прочел, что все очень серьезно. И что об этом больше не будет сказано ни слова.
~~~
— Кеннет, это ты?
Голос изменил ей, когда она попыталась окликнуть мужа.
Ответа не последовало. Неужели ей показалось? Да нет, она отчетливо слышала, как открылась и снова закрылась входная дверь.
— Это ты?
Снова никакого ответа. Лисбет попыталась сесть, но в последние дни силы оставляли ее так быстро, что она не смогла даже приподняться. Последними усилиями она держалась в те часы, пока Кеннет был дома, стараясь убедить его, что чувствует себя лучше, чем это было на самом деле, чтобы оставаться дома. Мысль о больничных запахах и жестких застиранных простынях вызывала у нее отвращение. Она слишком хорошо его знала. Заподозри муж, как плохи ее дела, немедленно повез бы ее в больницу. Именно так он и поступил бы, потому что продолжал цепляться за последнюю надежду.
