Он увидел женщину, которую любил, с ребенком на руках — как бы ему хотелось полюбить Санну! Он никогда не желал ей зла, но обманул и предал ее. Не с другими женщинами, как Эрик, а самым ужасным способом. Он знал, что Санна любит его, и всегда давал ей ровно столько, чтобы она могла жить надеждой на его любовь. Хотя эта любовь была невозможна. Он утратил способность любить. Она исчезла с тем голубым платьем.
Сыновья — это нечто другое. Они — его плоть и его кровь, и поэтому он должен позволить ей забрать его с собой. Это единственный способ спасти их — он должен был сообразить это раньше, до того, как дело зашло слишком далеко. Не убеждать себя, что это всего лишь дурной сон и что он в безопасности. Что они в безопасности…
Его возвращение, попытка начать все сначала были ошибкой. Однако таким необоримым соблазном показалась ему возможность вернуться сюда, подойти совсем близко. Он не осознавал этого, но соблазн манил с того самого момента, как такая возможность появилась. И он поверил, что у него есть шанс — шанс снова обрести семью. Лишь бы он держал их на расстоянии и выбрал спутницу, которая не затрагивала бы его душу. Его расчеты не оправдались.
Слова на стене несли в себе истину. Он любил сыновей, однако не заслуживал их. Он не заслуживал и того ребенка, не заслуживал той, чьи губы пахли клубникой. И они дорого заплатили за это. На этот раз расплачиваться будет он один.
Кристиан медленно поднялся и оглядел комнату. В уголке валялся облезлый мишка. Нильсу подарили эту игрушку, когда он родился, — он так любил мишку, что на том почти не осталось шерсти. Человечки Мелькера лежали в коробочке. Он бережно хранил их и нападал на брата с кулаками, едва тот прикасался к его сокровищу. Кристиан почувствовал, что колеблется, что его одолевают сомнения, — и понял, что должен уйти из дома. Он должен встретиться с Ней, пока не потерял остатки мужества.
Кристиан пошел в спальню, чтобы одеться, все равно во что. Спустился по лестнице, взял куртку с крючка и в последний раз огляделся. В доме было темно и тихо. Он вышел, не заперев двери.
Идти было недалеко, и всю дорогу Кристиан смотрел себе под ноги. Не хотел никого видеть, ни с кем разговаривать. Он должен сосредоточиться на том, что его ждет, на том, что ему предстоит сделать. Ладони опять зачесались, но ему удалось игнорировать зуд. Казалось, мозг пересек все пути передачи информации, поступающей от тела. Оно ему больше не нужно. Единственное, что имело значение, — это то, что хранилось в голове: воспоминания и образы. В настоящем он больше не проживал, видел лишь прошлое, которое проносилось у него перед глазами, как фильм, под скрип снега под ногами.
Ветер подул сильнее, когда Кристиан ступил на мост, ведущий на Бадхольмен. Он понимал, что мерзнет, поскольку его трясло, однако не ощущал холода. На острове было пусто. Темно и тихо, ни души. Здесь все долги будут оплачены. Другого места нет. Он видел Ее в воде с высоты — видел, как Она тянулась к нему. Теперь он сам пришел к Ней.
Когда Кристиан прошел деревянное здание, служившее входом в купальню, картины в голове понеслись быстрее. От них словно нож вонзался в тело, такой острой и резкой была боль. Но заставил себя игнорировать ее, смотреть вперед.
Вот он поставил ногу на первую ступеньку вышки для прыжков, и дерево заскрипело под его башмаками. Дышать стало легче — отсюда не было возврата. Поднимаясь по скользким от свежевыпавшего снега ступенькам, он все время смотрел вверх, в черноту неба. Ни одной звезды. Он не заслуживает звезд. Дойдя до середины пути, Кристиан почувствовал, что она идет следом. Оборачиваться он не стал, но слышал за собой Ее шаги, повторяющие ритм его собственных. Она здесь.
Поднявшись на верхнюю платформу, он засунул руку в карман и достал веревку, которую взял с собой из дома. Эта веревка выдержит тяжесть и оплатит долг. Она ждала на лестнице, пока он возился, затягивая узлы, привязывая веревку к перилам. На мгновение он снова засомневался. Вышка старая и покосившаяся, дерево изъедено дождями и ветрами. Выдержит ли оно? Но Ее присутствие успокоило его. Она не допустит сбоя. Она и так слишком долго ждала, столько лет взращивая свою ненависть.
Закончив приготовления, он встал, повернувшись спиной к лестнице, не сводя глаз с силуэтов Фьельбаки. И только почувствовав, что Она стоит прямо у него за спиной, он обернулся.
В Ее глазах он не увидел радости. Лишь осознание того, что он наконец-то готов ответить за свои преступления. Лицо Ее показалось ему таким же красивым, каким он его помнил. Волосы были мокрые, и он удивился про себя, что они не замерзают на холоде. Все в Ней было не так, непредсказуемо. Но Русалка и не может быть предсказуемой.
Последнее, что он увидел, прежде чем шагнуть вниз, к воде, было голубое платье, трепещущее на летнем ветру.
* * *
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Эрика у Патрика, когда он, заспанный и всклокоченный, спустился по лестнице.
— Ничего. Просто немного устал, — ответил он, однако лицо его было бледным.
— Точно все в порядке? У тебя нездоровый вид.
— Спасибо на добром слове. Паула сказала то же самое. Не могли бы вы, девочки, перестать напоминать мне о том, как неважно я выгляжу? А то вы подрываете во мне веру в себя.
Патрик попытался улыбнуться, но видно было, что он еще не до конца проснулся. Наклонившись, поймал в объятия Майю, которая на всех парах подбежала к нему.
— Привет, моя дорогая. Ну, хоть ты скажешь мне, что папа отлично выглядит? Что он красивее всех на свете?
Он ткнул ее в живот, так что Майя захихикала.
— Угу! — сказала она и кивнула с самым многозначительным видом.
— Слава богу, хоть один человек наделен истинным вкусом!
Он обернулся к Эрике и поцеловал ее в губы. Майя вцепилась в него, выпячивая губки, желая показать, что тоже хочет поучаствовать в раздаче поцелуев.
— Посиди, пообнимайся с ней, а я пойду приготовлю чай с бутербродами, — сказала Эрика и вышла на кухню. — Кстати, Паула передала тебе пакет с какими-то материалами, — добавила она самым нейтральным тоном. — Он стоит в прихожей.
— Спасибо! — крикнул ей в ответ Патрик, а затем она услышала, как он поднялся и пошел за ней.
— Ты собираешься работать сегодня вечером? — спросила она, поглядывая на него, пока заваривала чай.
— Нет, сегодня я хочу расслабиться и посидеть с моей любимой женушкой, лечь спать пораньше, а завтра провести утро дома, чтобы в спокойной обстановке просмотреть все материалы. На работе обычно не бывает ни минуты покоя.
Он вздохнул и, встав позади Эрики, обнял ее за талию.
— Уже не могу тебя обхватить, — проговорил он, утыкаясь носом в ее затылок.
— Мне кажется, что я скоро лопну.
— Ты волнуешься?
— Сказать, что я не волнуюсь, значило бы покривить душой.
— Я буду рядом, — проговорил он, крепче обнимая ее.
