— Валяйте.
— Вы что-нибудь знаете об убийстве Хольберга?
— Нет.
— Вы не замешаны в нем, прямо или косвенно?
— Нет.
Помолчали.
— Еще одно. Эпитафия на могиле Ауд. Там есть слово «враг», — сказал Эрленд.
— Да-да, «сохрани жизнь мою от страха врага». Она сама эту фразу выбрала, но не для своего камня.
Элин встала, подошла к изящному комоду со стеклянными дверцами, выдвинула ящик, там черная коробочка, заперта на ключ. Вынула оттуда листок бумаги.
— Я нашла это у нее на столе — тем самым вечером, когда она умерла. Я так и не поняла, хотела она, чтобы это было у нее на могиле, или нет. Думаю, что нет. У меня сердце сжалось, когда я это прочла — как же она страдала!
Элин передала Эрленду листок бумаги. Знакомые строчки, он уже видел их вчера, в кевлавикской библиотеке.
«Услышь, Боже, голос мой в молитве моей».
12
Вернувшись вечером домой, Эрленд нашел на пороге свою дочь, Еву Линд. Она спала, прислонившись к закрытой двери квартиры. Эрленд позвал ее по имени, попытался разбудить. То ли спит, то ли под кайфом, непонятно, но на звуки не реагирует. В итоге он открыл дверь, взял дочь на руки и занес внутрь. Дышит нормально, пусть тогда полежит на диване в гостиной. Пульс тоже в порядке. Эрленд долго сидел рядом и смотрел на нее. Что же делать? Очень хочется отнести ее в ванную и вымыть — несет от нее за версту, руки черные, волосы тоже в какой-то грязи.
— Где же тебя носило? — пробормотал Эрленд, ничего не решил и так и остался сидеть в кресле рядом с ней, в плаще и шляпе, думал о дочери.
На следующее утро — он так и заснул в кресле — Ева Линд пришла его будить, просыпаться он не хотел — надо было попробовать удержать в памяти обрывки снов, тех же самых, что беспокоили его прошлой ночью. Он точно знал — это был тот же сон, но никак не мог запомнить, ухватить. Все, что оставалось в голове наутро, — неясное чувство беспокойства.
Нет еще восьми утра, за окном — черным-черно. Воет тот же осенний ветер, по окнам барабанит тот же дождь. А это что? Ба! Да это же запах кофе доносится из кухни! А это что? Ба, да не иначе кто-то принимал ванну, какой влажный воздух. Эрленд раскрыл глаза — на Еве Линд его рубашка и старые джинсы, туго перевязаны ремнем, иначе свалятся с ее талии. Чистая, вымытая, босая.
— Ну у тебя вчера и видок был, скажу я тебе.
Ой, ну зачем я так, какого черта. Впрочем, оставим манеры, я с ней давно уже иначе и не разговариваю.
— Я приняла важное решение, — сказала Ева Линд, отправляясь на кухню. — Произвести тебя в дедушки. Будем звать тебя дедуля Эрленд.
— Ага. А вчера, значит, была прощальная вечеринка?
— Ты не против, если я поживу тут у тебя, пока не найду себе хату?
— Да ради бога.
Он сел за кухонный стол напротив дочери, она подвинула ему полную чашку кофе.
— И что же сподвигло тебя принять сие важное решение?
— Да так, просто решила.
— Просто решила?
— Так я могу у тебя остаться или как?
— Разумеется, ты же знаешь. Живи тут, сколько хочешь.
— И ты бросишь задавать мне дурацкие вопросы? Перестанешь меня допрашивать? Ты как будто все время на работе.
— Так и есть.
— Нашел эту девку из Гардабая?
— Нет. Это второстепенное дело. Говорил вчера с ее мужем. Парень ничего не знает. Девица сбежала, оставив вот такую записочку: «Он чудовище, что я наделала!»
— Наверное, кто-то доебывался к ней на свадьбе.
— Что это у тебя за слова такие, «доебывался»?
— Ну а с какого перепугу невеста вдруг возьмет да и сбежит со свадьбы?
— Понятия не имею, мне это вообще неинтересно. Я лично думаю, женишок вздумал приударить за ее подружками, а она и заметила. Я рад, что ты решила сохранить ребенка. Может, это поможет тебе выйти наконец из твоего порочного круга. Кстати, давно пора.
Помолчали.
— Странно, какая ты сегодня бойкая и веселая, после вчерашнего-то, — сказал Эрленд.
Слова надо подбирать аккуратно, но сегодня можно и рискнуть — обычно-то Ева Линд не сияет, как начищенный медный таз, не принимает по утрам ванну и не готовит папе кофе с таким видом, словно всю жизнь только и делала, что за ним ухаживала. Она искоса посмотрела на папочку — наверное, взвешивает варианты, наверное, сейчас будет длинный спич, выскажет все, что обо мне думает.
Ожиданиям Эрленда сбыться было не суждено.
— Я с собой кое-какие таблетки принесла, — размеренно сказала она. — Понимаешь, просто так не бросить. Это за одну ночь не получится. Процесс медленный, но иначе не бывает — ну, во всяком случае, я так хочу.
— А что ребенок?
— С ним ничего не будет — мои таблетки ему не повредят. Я не хочу ребенку вреда — я намерена его выносить.
— Ты знаешь, как наркотики сказываются на плоде?
— Знаю.
— Хорошо, поступай, как считаешь нужным, в таком случае. Принимай таблетки, слезай с наркоты или как там это называется, живи тут у меня, хорошенько подумай о себе и о своем будущем. Я могу…
— Нет, — сказала Ева Линд. — Ничего не делай. Живи своей жизнью и не шпионь за мной. Не думай вообще обо мне и что я делаю. Если я не дома, когда ты приходишь с работы, не обращай внимания. Если я прихожу поздно или не прихожу вообще, ничего не делай. Если попробуешь вмешаться, я выметаюсь сей секунд, финита ля комедия, капито?
— Вся эта история — не мое собачье дело, одним словом?
— Именно, вся моя жизнь — не твое собачье дело. Жаль, что ты раньше не сообразил, — сказала Ева Линд и отхлебнула из чашки.
Зазвонил телефон, Эрленд снял трубку. Сигурд Оли, из дому:
— Не смог вчера тебя поймать.
Как же я забыл! Отключил мобильный, когда говорил с Элин в Кевлавике, а обратно так и не включил.
— Что-нибудь новое?
— Говорил вчера с человеком по имени Хильмар. Он тоже водитель грузовика, иногда ночевал у Хольберга на Северном болоте. Они это называют «отдых между рейсами» или в таком роде. Сказал, мол, Хольберг нормальный мужик, жаловаться не на что, все на работе тепло к нему относились, всем помогал, общительный и так далее. Не может и представить, откуда у него враги, но, с другой стороны, близко он его тоже не знал. Еще Хильмар сказал мне, что в последний раз, как он ночевал у Хольберга, тот вел себя необычно. Было это дней десять назад.
— В смысле?
— Хильмар говорит, тот не очень хотел отвечать на телефонные звонки. Сказал Хильмару, мол, какой-то козел никак не желает оставить его в покое, все звонит и звонит. Хильмар, стало быть, ночевал у него в субботу неделю назад, и когда зазвонил телефон, Хольберг попросил его взять трубку. Хильмар так и сделал, но как только звонивший понял, что на том конце провода кто-то другой, связь сразу оборвалась.
