Я налила два бокала текилы. Илья повертел свой бокал в
руках, сделал глоток и опять закашлялся.
– Послушай, ты есть будешь? – спросила я его,
когда приступ закончился.
– Какое тут есть, – махнул рукой он.
– А может, икры? Ты какую любишь: красную или черную?
– Не суетись, Машка, мне все равно кусок в горло не
пойдет.
– Илья, так нельзя, если ты не будешь есть, то
загнешься в два счета. Что врач говорит про твой кашель?
– Это пневмоцитоз. Я простыл и этим ускорил развитие
болезни. Я уже не могу глотать лекарства! У меня все тело в аллергической сыпи
и, как беременную бабу, меня мучает этот чертов токсикоз. Я уже весь исколот. У
меня больше вен нет. Уже узлы образуются, хуже чем у наркомана. Я уже дважды
побывал в анафилактическом шоке. Я похудел на тридцать килограмм. Я, наверное,
скоро сдохну, Машка.
– Ты прямо как врач, знаешь все медицинские термины.
– Конечно. Каждый день в больнице торчу. Тут и дурак
будет все наизусть знать.
– И все-таки, что говорят врачи, сколько ты еще
протянешь?
– Хрен его знает. Ты же знаешь этих врачей. Они никогда
не скажут правды. Может, несколько недель, может, месяцев, но год я не протяну,
это точно.
Я залпом выпила текилу и с ужасом посмотрела на Илью.
Неужели и меня ожидает такая участь? Ведь пока я чувствую себя хорошо. У меня
ничего не болит и даже лимфатические узлы не опухли. Вот только усталость,
жуткая усталость, нарастающая изо дня в день…
Как всегда, неожиданно зазвонил мобильный. Я взяла трубку и
услышала голос Николая.
– Машенька, я хотел с тобой попрощаться. Ты сейчас где?
– Прохожу паспортный контроль, – ответила я.
– Удачного тебе полета. Знаешь, я постоянно прокручиваю
нашу с тобой ночь и думаю о том, что ты сногсшибательная женщина.
– Спасибо. Я позвоню, как только вернусь домой.
Я бросила трубку на диван и потянулась за сигаретой.
– Кто это?
– Клиент.
– Маш, можно я останусь у тебя ночевать? –
запинаясь, спросил Илья.
– Нет. У тебя есть где ночевать. Мне не нравится, когда
в моем доме ночуют посторонние люди.
– Но я же не посторонний.
– А какой ты?
– Я близкий.
– Близкие люди не подкладывают тех, кто им дорог, под
чужих людей.
– Маша, но мы же обсуждали с тобой эту тему. Илья сел
на пол рядом со мной и уткнулся в мои колени.
– Машка, у меня ведь никого нет. Никого, кроме тебя. Ты
даже не представляешь, как я одинок. Я устал бороться за свою жизнь. С
лекарствами напряженка, даже за большие деньги. Очень часто в Спид-центр
приходит благотворительная помощь. По идее, ее должны раздавать всем больным,
но на самом деле она достается тем, кто успел занять более-менее значимое
положение в обществе, а еще чаще тем, у кого есть деньги. Я могу купить эту
помощь, а художник, с которым мы часто встречаемся около процедурного кабинета, –
нет, потому что у него нет денег, хотя он рисует прекрасные картины. Я
познакомился с одним мужичком. Он ездил отдыхать в Сочи. Там сошелся с
разбитной девицей. Трахнулся. Приехал домой – а у него хламидиоз, трихомоноз и
сифилис. Он поклялся ее найти и убить. От всего вылечился. Потом пошел сдавать
анализы, а у него, оказывается, еще и спид вылез. Стал он ее искать, узнал, что
она из Мичуринска. Нашел… Ему показали се могилу. Сейчас он лежит в реанимации
и помочь ему никто не может. Понимаешь, Машка, у него была цель, и он упорно
шел к этой цели, узнав, что болен спидом. Он мечтал только об одном: найти эту
девку и убить. Но когда он увидел могилу и понял, что цели больше нет, жизнь
для него утратила всякий смысл. Он перестал бороться, и спид тут же доконал его.
Сказали, что он протянет всего несколько дней. Тебе пока везет. Ты еще
нормально себя чувствуешь, а мне скоро крышка. Говорят, человек всегда
чувствует свою смерть, это правда, я чувствую ее приближение. Она подкралась и
выжидает момент, чтобы наброситься. Знаешь, как тяжело остаться один на один со
смертью. Впрочем, тебе этого не понять, ты поймешь позже. Можно держаться
только вдвоем, а одному остается наблюдать за разложением собственного тела. Я
хотел лечь в стационар, да не рискнул, там смертью еще больше пахнет. В одной
палате скромный паренек лежит, немного забитый. Его из армии с вичем
комиссовали. Его там кавказцы опустили в каптерке. Он сначала хотел с жизнью
покончить, но затем в религию вдарился, лег в стационар. Комнату иконами
обвешал. Говорит, помогает. В этом стационаре в каждой палате иконы висят. Это
похоже на дурдом. Если туда лечь, то можно вообще головой поехать… А один чудик
со мной лечится, вообще странный. У него отец банкир, постоянно по заграничным
командировкам мотается, а этот по девкам отрывался. Сядет в папину машину и
вперед по Тверской с сигаретой в зубах. Он молодой, в институте учится. Я
спрашиваю: “Сколько у тебя телок было?” Он отвечает: “Десять”. Я его спрашиваю:
“В год десять?” А он: “Да нет, в неделю”. Я чуть со стула не упал и опять
спрашиваю: “Ты что, всех своих однокурсниц перетрахал?” А он: “С однокурсницами
редко. Я в основном девочек на Тверской снимаю”. А теперь представь – десять
телок без презерватива да по несколько раз. Деньги есть, чуть доплатит – и те
без проблем без резинок соглашаются. А от какой он спид намотал, сам не знает.
В больнице хотели цепочку зараженных установить, стали копать, так бесполезно.
Он больше половины не помнит, а у многих даже имен не спрашивал. Гонял по ночам
на отцовском джипе, цеплял девчонок и вез в отцовскую сауну. Как про спид
услышал, так сразу в слезы. Ну я ему и объяснил, что за все надо платить, даже
за секс. Он плечами пожал и говорит, что он и так за секс деньги платил. Вот
дурак, так и не понял, что секс может стоить не только денег, но и здоровья…
Ему гуманитарную помощь в первую очередь дали.
Илья задумался и налил себе новую порцию те-килы. Затем
поднял на меня глаза и чуть слышно произнес:
– Я свою квартиру Саньке оставил. Написал завещание,
отдал теще ключи. Больше у меня нет дома. Можно, я у тебя поживу, пока не
сдохну.
– Ты собрался у меня жить? – Я чуть не
поперхнулась текилой.
– Да.
– Но я могу в любой момент привести сюда клиента. Это
невозможно.
– В такие дни я буду уходить.
Илья поднялся, приобнял меня за плечи и жадно поцеловал.
– Ладно, Илюша, пойдем спать, – только и смогла
сказать я.
