Последний вопрос явно риторический. В материнской голове не нашлось бы места такой неприятности. Да и все остальное – вопросы, советы – она роняет так просто, для разговора. Художник слишком много времени проводит, одушевляя безмолвие бумаги, картона, холста. Услышать другого, вступить в диалог – это умение нужно поддерживать, развивать, а без должного ухода оно вянет и исчезает.
Нестор протягивает руку парнишке, сжимает его пальцы и не отпускает до тех пор, пока вялая ладошка не встрепенулась и карий взгляд не вырвался из угрюмости. Когда глаза посмотрели в глаза – только это называется встречей, знакомством.
– Приходите ко мне… – Из грудного кармана кителя Нестор несуетливо достает пару афишек, извещающих о его выступлениях, и, протягивая одну сыну, другую – матери, уже чувствует, знает: Георгий придет. Не спугнул юношу.
Это умение – не просить, по-булгаковски никогда ничего ни у кого не просить, а лишь информировать, поджидая или даже собственными руками создавая подходящий момент, – очень пригодилось Нестору в новой жизни. Собственно, благодаря ему он и нащупал теперешнюю свою стезю.
Сперва-то, как те редкие интеллигенты советского рождения, которым претило жаловаться на новые перестроечные времена с их усохшими зарплатами, он всего лишь озаботился приработком. Исходя из того, что нормальный мужик должен иметь средства на нормальную жизнь. (Тоталитарное постсоветское кредо.)
Искал и нашел факультатив в частном лицее. Сразу усек: если мало или вовсе нет желающих послушать о происхождении искусства – нет и денег. Сумел использовать родительские собрания в старших группах. Агитировал, завлекал…
Поработал и получил результат: молодые ухоженные мамаши привозили великовозрастных сынков и дочек на его лекции и сами оставались в аудитории.
Мировая культура, мировые религии…
Появилась практическая цель – и он врубился в Хайдеггера, Делёза, Мамардашвили. Не читал урывками, а отвлекался от книг, только чтобы физиологически обеспечить функции мозга. Изучал философов с потребительским азартом даже в метро – и на эскалаторе, и стоя, если женщинам не хватало сидячих мест.
Несколько красавиц, скучающих в своих золотых клетках, объединились и предложили продолжить штудии уже не с детьми, а с ними. Сами арендовали заброшенную контору в Крылатском, отремонтировали и так обставили, что хотелось бывать там почаще и подольше. И ему, и им. Получилось что-то вроде аристократического прихода…
Нестора потянуло дать этой элитной массе опору, соединив изысканное образование и не всем доступную веру… Тайная светская религия. Без устаревших ритуалов. В любом месте и в любое время – контакт с высшей силой.
Нестор – всего лишь проводник.
– Могу подвезти, – предложил он Вере с мужем и сыном, заметив через прозрачную вертушку, как шофер, которого он держал на зарплате, вылезает на тротуар из черного джипа и, профессионально цепким взглядом окинув суетящихся вокруг пассажиров, пружинисто двигается к входу в аэропорт.
Пока троица пристраивает свои саквояжи, рулоны и тела на заднее сиденье, Нестор расслабленно вытягивает ноги, пристегнувшись ремнем на своем переднем. В сознании промелькнул перечень приятных и нужных дел, ради которых он прилетел из Парижа. Но какая-то неясность, как рытвина на ровной дороге, портит спокойную, гармоничную картину.
Блондинка в «букашке»… Дорожная трагедия что-то не выходит из головы.
– Ну-с, куда вам? – с лукаво-ласковой улыбкой (ширма для посторонних, то есть для всех) оборачивается он к своим пассажирам.
Завтра надо будет позвонить Леле, если сама не объявится. А пока… пока будем наслаждаться…
4
Леля… О ней думал и муж. В то же самое время.
Мысли Василия были заняты ею. Охапка белых пионов в руках – для нее. Цветы пришлось держать на отлете – с кончиков стеблей капало, сколько ни тряси.
Букет Василий купил на коротком пути от гаража к дому: в неожиданном месте, рядом с беспризорной клумбой заметил аккуратно причесанную седовласую даму. Напряженно переминается с ноги на ногу возле цинкового ведра с шапкой из белых, свежепроклюнувшихся бутонов.
Прах к праху, цветы к цветам…
Явно не ворованное продает.
Застенчивость молодит.
Разрозненные клочки мыслей, наблюдений наслаивались один на другой, покрывая незнамо откуда появившееся неспокойствие.
Бывшая учительница или врачиха борется с пенсионерской нищетой.
В начале девяностых похожая на нее химичка, доктор наук, нанялась уборщицей к нему в офис. Никогда не опаздывает, работает в желтых резиновых перчатках и так чисто моет полы, что по утрам, особенно в дождь и слякоть, так и тянет снять следящие ботинки и в носках пробежать по коридору в свой кабинет.
И эта продает без обмана. Ни одного пиона-пенсионера, который по дороге из ведра в вазу терял бы свое оперение.
Купил всю тугую свежесть и получил вдобавок такую благодарную и незаискивающую улыбку…
Есть русская интеллигенция, есть…
Тротуар возле дома забит припаркованными машинами.
Нет синей Лелиной «букашки»…
Но это же ничего не значит. Ей тут просто не нашлось места. Наверное, поставила авто с другой стороны. Хочет постоянно видеть из окна мужнин подарок. Надо поторопиться с гаражным пристанищем…
Подъездная дверь открыта и приперта толстым томом. Голубой коленкор, стертое золото букв…
Василий наклоняется – потянуло разглядеть автора. На глаза налезают волосы. Светлые, но не прозрачные же.
Руки заняты портфелем и цветами. Тряхнул головой и, прежде чем прядь снова застила взор, успел прочитать: Алексей Константинович Толстой.
Чтобы купить по талону «Князя Серебряного», Вася, тогда восьмиклассник, сдавал двадцать килограммов макулатуры, а теперь самого князя Толстого в мусор отправляют… И дом ведь у них не простонародный, а кооперативный: в восемьдесят пятом в него въезжали не самые темные москвичи.
Пешком прошагал в свой «бельэтаж» – так они с Лелей прозвали вытянутый по жребию второй этаж. Элегантное слово помогало не комплексовать, а радоваться близости к земле, к палисаднику под окном, к прохожим, похожим на людей, а не на тараканов. С более престижной верхотуры все кажется черно-белым, и человеческие пропорции неразличимы.
Василий коленом толкает незапертую створку двери в общий холл. Оказавшись перед родной малиново-кожаной дверью, ленится лезть за ключами. Все пальцы заняты, выставился только мизинец. Вдавливает его в кнопку звонка. Молчание. Нажимает снова и вздрагивает, услышав, как к пронзительной трели присоединяется щебет домашнего телефона из недр их просторной квартиры.
Ни на одну мелодию никто не отзывается.
Где Лелька?
Куда подевалась?
