– Чарли! Ты ведь его успокоила? Только ты это умеешь.
– Хочешь снова испортить мне настроение? – сухо спросила Чарли, садясь напротив.
Любые комплименты Саймона злили ее. Комплименты она любила только одного сорта, но таких Саймон не преподносил. Все прочее казалось ей жалостью или пустым трепом. Порой Саймон недоумевал, как она вообще его терпит. Что, кроме презрения, может вызывать он у Чарли после прошлогоднего сорокалетия Селлерса? Он поспешно отогнал от себя кошмарные воспоминания, как поступал всегда, едва они накатывали.
– Что Снеговик сказал? – спросил Саймон.
– Что ты лепечешь как придурочный. Он думает, ты запал на эту Фэнкорт. И ее муж так думает. Да это любой, у кого на месте глаза и мозги, разглядит за милю. Ты же говоришь о ней как слюнявый идиот.
Жестокие слова. Но Саймон не стал возражать.
– Еще он сказал, ты отрицаешь, что путался с клиенткой.
– И он поверил?
– Очень сомневаюсь. Та к что, если врешь, сделай так, чтобы он этого никогда не узнал. В общем, так: если мама с дочкой не объявятся в течение суток, признаем пропавшими и работаем.
Саймон уставился на Чарли:
– Мы? Это значит…
– Да, Пруст поручил это дело мне. Нашей бригаде. Видно, учел, какой у нас богатый опыт общения с семейством Фэнкортов, – язвительно закончила Чарли.
– Я думал, он меня ни за что не подпустит к этому делу. Я тебе обязан.
Саймон поднял глаза к потолку, где жужжали люминесцентные лампы. Он всегда верил в некую высшую силу. Одно время мать надеялась, что он станет священником. Может, она надеется до сих пор. Как и мать, Саймон все время искал опоры, вот только не был уверен, что опора – в Боге. И ни за что не хотел быть похожим на мать.
– У Пруста вечно сюрпризы, в этом ему не откажешь, – продолжала Чарли. – Он думает, ты должен справиться с этим делом уже потому, что тебе оно очень небезразлично. Считает, что усерднее тебя никто здесь не будет искать Элис Фэнкорт.
По ее тону Саймон понял, что под этим «никто» подразумевается и сама Чарли.
– Но как же я начну поиски! – вздохнул он. – Чарли, я и вправду могу загреметь под фанфары. Я два раза неофициально встречался с Элис Фэнкорт. Она… сообщила некоторые сведения, которые я должен полностью выложить, прежде чем начать работу. Ты ведь знаешь, мне нельзя вылетать со службы, я хороший сыщик.
– Да уж как не знать, – бесстрастно ответила Чарли, подняв брови. – Без тебя мы бы чесали в затылках и ковыряли в носу, ни одного дела не могли бы раскрыть.
– Да ладно тебе. Когда человек во всех занятиях такой ноль, как я, и вдруг – бац, что-то выходит хорошо, это сразу видно. Вот у меня получается работать сыщиком.
– Да ну? Чего ж ты молчал? Сказать надо было!
– Отвали.
Чарли рассмеялась.
– Только ты умеешь бессовестно хвастаться и в то же время казаться бедной овечкой.
«И только ты умеешь так свысока и по-хозяйски до меня снисходить, что сразу хочется залепить тебе крепкую оплеуху», – подумал Саймон и сказал:
– Я понимаю, что не имею права тебя спрашивать, но… есть мысли, как это разрулить?
Чарли, похоже, не удивилась.
– Пошли, – сказала она, тряхнув перед носом у Саймона ключами от машины.
– Куда?
– Туда, где нас не смогут подслушать.
Столовка всегда была отличной питательной средой для сплетен. Лавируя между столиками и стульями под аккомпанемент громких сальных шуток, Чарли с Саймоном вышли из столовой и поспешили на улицу.
Машину Чарли водила по-мужски – рулила двумя пальцами, а то и одним запястьем. Она плевала на ограничения скорости и крыла почем зря других водителей. Они выехали из Спиллинга в сторону Силсфорда под включенное на полную Радио-2. У себя Саймон слушал только Четвертую программу, но давно махнул рукой на привычки Чарли. У нее был свой режим: утром – Радио-1, а с часу дня – Радио-2
[7]
. Другими словами: Стив Райт
[8]
в вечернем эфире, желтые новости и песенки, годные лишь для лифтов да гостиничных фойе, – вся эта ненавистная пошлятина.
Стараясь не слушать, он разглядывал скучный размеренный пейзаж, что проносился за окном. Обычно эти виды успокаивали Саймона, но сейчас казались пустоватыми. В картине чего-то недоставало. Внезапно Саймон понял, что надеется увидеть Элис, и смутился. Каждый силуэт и лицо огорчали его: опять не она.
Что такого разглядел он в Элис, почему отозвалась его душа? Она красива, но чувства Саймона с этим никак не связаны. Нет, было что-то в ее поведении, какое-то потаенное беспокойство, словно человека вырвали из родной стихии и теперь его оплетают невидимые путы. Саймон постоянно чувствовал это в себе. Другие умели без усилий скользить по жизни, а он – нет, и Элис, наверное, тоже. Она слишком сложно устроена, уж очень тонко чувствует. Хотя он видел ее только взинченной, растерянной и даже не представлял, какой Элис была раньше.
Чарли назвала бы его фантазером. Только фантазер лепит образ человека, имея столь скудные сведения. Но ведь мнение о других людях нередко строится именно на таких домыслах. Разве не безумие полагать, что твои родные, друзья и знакомые – законченные персонажи, которые можно описывать и классифицировать? Ведь поведение людей все время хаотично меняется в результате безумных, иррациональных импульсов, не до конца понятных самому человеку.
Заслышав невыразительный голос Шерил Кроу
[9]
, Саймон тряхнул головой. Как типично. Чарли принялась подпевать – про дни, что вьются, как дороги. Саймон подумал: «Ну и бред».
Перед пабом «Красный лев», в пяти милях от города, Чарли ударила по тормозам и вильнула на паркинг.
– Что-то нет настроения пить, – предупредил Саймон.
Его замутило от одной мысли об алкоголе.
– Не бойся, заходить не будем. Просто хотела отдать тебе подальше от участка.
Порывшись в черной замшевой сумке, Чарли вынула стандартный полицейский блокнот, что носит каждый офицер. Сюда записывают всё – любые происшествия во время дежурства, серьезные либо незначительные, со всеми деталями, включая погоду и состояние дороги. Во внутреннем кармане пиджака у Саймона лежал точно такой же.
Чарли бросила ему свой на колени. Коричневая книжечка пять на семь дюймов с серийным номером и подписью сержанта Чарли Зэйлер на обложке.
– Насколько я понимаю…
