Однако он добился своего. Мне хочется позвонить Саймону Уотерхаусу и закричать в трубку, чтобы он примчался и спас меня. Спрятаться в его объятиях, и пусть он скажет, что защитит нас с Флоренс, что все будет хорошо. Я превратилась в образцового пациента из учебника психотерапии: не справилась с ролью взрослого, ответственного человека и придумала себе ситуацию, у специалистов именуемую «драматическим треугольником». Себе отвела роль жертвы, Дэвиду – моего преследователя, а Саймону – спасителя.
Входная дверь со звоном открывается, а затем захлопывается с глухим деревянным стуком. Вивьен вернулась.
12
3.10.03, 21:00
– Я не сказал «нет». Я еще не знаю. Постараюсь.
Саймон едва сдерживался, чтобы не брякнуть: «Разве мы уже сегодня не разговаривали? Или с тех пор произошло что-то важное?» Куда проще было, когда мать работала, – звонила куда реже.
– Ну а когда будешь знать?
– Не знаю. Смотря как на службе. Ты же в курсе, где я работаю.
Черта лысого! Она и понятия не имеет – думает, что воскресный обед гораздо важнее.
– А что у тебя нового? – спросила Кэтлин Уотерхаус.
Саймон будто воочию видел ее: сейчас она крепко прижимает трубку к уху, словно вдавливая ее в голову. Боится, что соединение прервется, если не стараться изо всех сил. После разговора ухо покраснеет и будет саднить.
– Все по-старому.
Он ответил бы так, даже если бы нынче утром выиграл в лотерею или ему предложили войти в экипаж следующего Шаттла. Вообще-то, ему самому было бы проще, если бы телефонное общение с матерью проходило легко и приятно. Иной раз Саймон подбирал для нее слова, припасал анекдоты и интересные случаи, но все шло прахом, едва он слышал в трубке робкое: «Привет, дорогой. Это мама». Он тут же вспоминал, что есть сценарий, от которого не отступишь, как бы ему ни хотелось, и отвечал: «Привет, мам. Как дела?» Саймон безропотно терпел всегдашнюю волынку: сможет ли он прийти на воскресный обед на этой неделе, на следующей – каждую неделю, черт ее дери!
– А у тебя что нового? – его следующая реплика по сценарию.
Новость у матери, как водится, ровно одна:
– Нынче в прачечной встретила Берил Пич.
– Ага.
– Кевин у них побудет немного. Может, он захочет встретиться, узнай.
– У меня вряд ли получится – некогда.
С Кевином Пичем Саймон дружил в школе, правда, недолго – пока ему не надоело быть талисманом и дежурным «громилой» маленькой шайки, где верховодил Кевин. Этим ребятам нравилось, что Саймон без причины лез в драку, и они подзуживали его клеиться к девчонкам явно не их круга. Списывали у Саймона аккуратные контрольные, а потом его же и винили, если не получали высший балл. Нет уж, спасибо. У него теперь другой круг общения: вечера в «Рыжей корове» с Чарли, Селлерсом и Гиббсом, да еще кое с кем. Полисменам дружить просто: достаточно легкого трепа о работе. Исключением была Чарли. Она всегда стремилась зайти дальше, взять больше, проникнуть глубже – до всего докопаться.
– Ну и когда мы увидимся, если не в воскресенье?
– Не знаю, мам.
Не раньше чем отыщется Элис Фэнкорт. Саймон не выносил общения с родителями, когда у него что-то не ладилось. Их компания и удушливая атмосфера отчего дома, где ничего не изменилось за тридцать лет, легко могли превратить обычное дурное настроение в беспросветное отчаяние. Бедняги – они-то ни в чем не виноваты. Всегда так рады сыну.
– Посмотрим, может, еще и в воскресенье получится.
Раздался звонок в дверь. Саймон напрягся. Только бы мать не услышала. А то начнется допрос по полной программе. Кто бы это мог быть? Разве нормально являться к человеку без предупреждения в девять вечера? Кто из его знакомых способен на такое? Кэтлин Уотерхаус боялась неожиданностей, и Саймон полжизни боролся с этим страхом в себе. Он не стал открывать, надеясь, что незваный гость, не дождавшись ответа, уйдет восвояси.
– Как дом? – спросила мать.
Она спрашивала всякий раз, будто о ребенке или собаке.
– Мам, мне тут надо идти. Дом в порядке. Все отлично.
– Куда это тебе надо?
– Ну просто надо, и все. Я позвоню завтра.
– Конечно, дорогой. Пока! Храни тебя Бог. Поговорим позже.
Позже? Саймон скрипнул зубами. Он очень надеялся, что это лишь фигура речи и мать не имела в виду «позже вечером». Саймон ненавидел себя за то, что боится попросить мать звонить пореже. Ведь это вполне разумная просьба, а он всегда молчит.
Чертов дом в полном порядке. Саймон жил в тихом тупике возле парка, в пяти минутах ходьбы от родителей. Городской коттедж с двумя комнатами внизу и двумя наверху был довольно приличный, но не очень просторный и, пожалуй, не для такого рослого хозяина, но это Саймон понял не сразу. А теперь он уже привык к своему жилищу, да и наклоняться в дверях – не велик труд.
Саймон купил дом три года назад. Цены на недвижимость взлетели тогда в поднебесье, и он до сих пор с трудом выплачивал каждый месяц ипотеку. Мать не хотела, чтобы Саймон съезжал, и не понимала, зачем ему это нужно. Если бы он переехал хоть немного дальше, она бы лишилась покоя. А так всегда можно сказать: я тут, за углом, – ничего не изменилось. Перемены всегда вызывают ужас.
На крыльце опять позвонили. Подходя к двери, Саймон услышал голос Чарли.
– Открывай, чертов барсук, – шутливо потребовала она.
Саймон взглянул на часы, гадая, долго ли Чарли намерена у него пробыть, и потянулся к замку.
– Ради бога, расслабься.
Чарли прямиком прошла в дом. В руке она держала серо-бурый конверт. Без приглашения направилась в гостиную, скинула пальто, опустилась в кресло и протянула конверт Саймону.
– Вот, принесла тебе.
– Что там?
– Сибирская язва, – Чарли скорчила страшную рожу. – Саймон, это просто книжка. Книжка – без паники! Извини, что не позвонила, но сейчас я была с Оливией в пабе, и она мне передала. Ей надо было бежать, так что я решила заскочить и занести тебе. Это для мамы.
Раскрыв конверт, Саймон увидел книгу в белой бумажной обложке с надписью: «Шийла Монтгомери. Рискнуть всем». Любимая писательница матери. Под именем автора заглавными буквами: СИГНАЛЬНЫЙ ЭКЗЕМПЛЯР. Оливия, сестра Чарли, была журналисткой и писала рецензии на новые книги. Саймон прочел несколько ее опусов, подивившись их едкости.
– Выходит, она еще не опубликована?
– Точно.
– Вот мать обрадуется. Спасибо.
– Не благодари. Прочти первый абзац, и сразу увидишь, что это одна из худших книг в истории.
Чарли казалась смущенной – такая она всегда, если заботится о ближнем. Она частенько носила Саймону книги Оливии – для него самого, если что-то серьезное, и для матери, если макулатура. Всякий раз Чарли безбожно осмеивала собственный подарок, стремясь скрыть под напускной язвительностью свое неравнодушие. Стыдилась быть добренькой.
