– Тогда я оформлю показания миссис Фэнкорт? – вмешивается Саймон, пока обстановка не накалилась еще больше.
Он бросает на сержанта недовольный взгляд, его явно коробит от беспричинной враждебности начальницы, но он не вправе упрекать старшего по званию, так что остается лишь злиться. Я гадаю, союзник мне Саймон или я все это придумала и приписываю ему мысли, которых нет и в помине? Ведь у меня уже были воображаемые друзья.
– Я это так не оставлю и выясню правду – с вашей помощью или без нее, – продолжает Вивьен. – Внуки для меня – все, понимаете, сержант? Я живу ради своих близких.
И это правда. Вивьен могла бы достичь больших высот в любой профессии, но она не стремилась в премьер-министры, в генералы полиции или в королевские адвокаты
[15]
. Однажды она призналась мне, что мечтала только о двух титулах: матери и бабки. «Если человеку повезет с карьерой, – сказала мне она, – то пять дней в неделю его окружают люди, которые его уважают и ценят. Но если твое призвание – семья, ты ежедневно в окружении тех, кто тебя ценит, уважает и любит. По-моему, это небо и земля. Моя мать никогда не работала, – добавила она, – и мне бы очень не нравилось, если б она не сидела дома».
Однако семья – это вовсе не один человек с цельным характером. Семья, в том числе у Вивьен, – это несколько разных людей со своими запросами. И далеко не всегда можно одинаково доверять и помогать всем. Порой приходится выбирать между зятем и внуком, мужем и дочерью, сыном и невесткой.
Вивьен тоже считает, что исчезновение фотографий не могло быть совпадением, но я не знаю, довела ли она свои подозрения до логического конца. Возмутившись поведением сержанта Зэйлер, Вивьен заговорила о другом. Скоро ли она осознает, что, если это не случайность, значит, кто-то намеренно уничтожил фотографии Флоренс? Тот, у кого были мотивы и возможности. Как у Дэвида.
14
4.10.03, 15:15
Саймон сидел в приемной Спиллингского центра альтернативной медицины. Он уже поговорил с рефлексологом, иглотерапевтом и специалистом по рэйки
[16]
, а теперь разглядывал книжные корешки за стеклянными дверцами шкафа. Заглавия не вызывали ни малейшего желания подойти и полистать. «Исцели себя сам», «Духовный путь к просветлению». Саймона не влекло ни исцеление, ни просветление, почерпнутое из потрепанной книжки с пожелтевшими страницами и мягкой обложкой. Его не убеждала теория, которую впаривало большинство альтернативных знахарей, будто одухотворенность – кратчайший путь к счастью. Он считал, что как раз наоборот: чем богаче внутренний мир человека, тем больше ему приходится страдать.
Обшарпанное трехэтажное здание клиники было зажато между жилыми домами в пешеходной зоне Спиллинга. Белые стены, облупленные черные рамы окон. Фасад пестрел глубокими трещинами и ржавыми пятнами. Однако в интерьер деньги явно вкладывали: их зарабатывали на людских недугах и расстройствах. Толстый болотно-зеленый ковер так мягок, что Саймон даже сквозь подметки чувствовал, как сжимается и пружинит ворс. Бежевые стены, лаконичная меблировка: светлое дерево, кремовые подушки. Дизайнер явно знал верный способ, как обеспечить посетителю душевную гармонию.
Но на Саймона он явно не действовал. Зато констебль вспомнил, что при каждой встрече костюм Элис был выдержан примерно в той же гамме: песочный, оливковый, кремовый. Теперь Саймон сидел в комнате, оформленной в стиле Элис. От этой мысли у него защемило сердце. С тех пор как Элис исчезла, он видел ее повсюду. Вездесущая Элис.
Неловко было признавать, но Саймон чувствовал себя брошенным. Как такое могло получиться, ведь они едва знакомы? Виделись всего четыре раза. Мысли Саймона занимала не реальная Элис Фэнкорт, а придуманный им образ. Следовало бы узнать Элис получше. Он хотел, но боялся, что тогда ему придется изгонять ее из своих мыслей.
Миновало больше суток с того момента, как Дэвид Фэнкорт заявил об исчезновении жены и дочери. Завели дело, и все утро Саймон просматривал видеозаписи с камер слежения. После обеда Чарли отрядила его опрашивать коллег Элис. Это была уловка – чтобы удержать его подальше от «Вязов» и Фэнкорта. И Саймон не злился на Чарли. Она вполне разумно решила, что другому детективу, который не считает Фэнкорта такой гнусью, легче будет его разговорить. И все равно Саймону казалось, что его оттеснили – отправили в тыл.
Он уже опросил всех, кроме терапевта по эмоциональному раскрепощению. Этот терапевт, мисс Брайони Моррис, принимала пациента, и пришлось ждать.
Об акупунктуре и рефлексологии Саймону слышать доводилось, и он принимал их почти всерьез. Но вот лечение эмоциональной раскрепощенностью казалось ему полнейшей ерундой. Само название вызывало презрение, досаду и даже слегка нервировало. Саймон всю жизнь старался обуздывать эмоции и не ждал ничего хорошего от встречи с женщиной, чья работа – побуждать человека к обратному.
В кабинете Элис не нашлось ничего такого, что могло бы подсказать, где ее искать, лишь куча книг и буклетов по гомеопатии, два плоских черных чемоданчика, набитых лекарствами с чудными названиями типа «пульсатилла» или «симисифуга», да коробка с порожними пузырьками темного стекла. В ящике стола обнаружилась брошюрка школы Сиджуика в глянцевой бордовой обложке с гербом и девизом по центру. Девиз был на латыни, так что Саймон его не понял. Возможно, он гласил: «Если у тебя нет кучи бабок, ты в жопе». К обложке приклеен желтый стикер, и на нем почерком Элис:
«Узнать насчет Ф. – когда внесли в список? Сколько ждать очереди?»
«Бедная козявка, – подумал Саймон. – И месяца не исполнилось, а ей уже приготовили чертов оксфордский диплом». От почерка Элис Саймон разволновался. Он провел по буквам кончиком пальца. Затем, скрипнув зубами, оторвал стикер, под которым оказалась цветная фотография трех оскаленных детишек в бирюзовой униформе – две девочки и мальчик. Вылитые отличники, прилежные и упитанные.
В следующем ящике лежала фотография в рамке: Элис, Дэвид, Вивьен и, очевидно, Феликс – судя по всему, в саду «Вязов». Вивьен расположилась на траве, обеими руками обняв Феликса, внук сидит у нее на коленях. По бокам стоят Дэвид и Элис. Вивьен и Дэвид улыбаются, Элис с Феликсом – нет. У них за спиной – река. Элис заметно беременна.
Еще одна фотография в толстой деревянной рамке стояла на почетном месте по центру стола. Симпатичная пара лет шестидесяти. Оба улыбаются с приоткрытыми ртами, будто шутят с фотографом. Покойные родители. У матери такие же большие ясные глаза, как у Элис. Тоска стиснула Саймону грудь.
Он видел Элис несколько дней назад, но этот смутный жар, что обугливал изнутри, почувствовал только сейчас. В чем причина? Только ли в том, что Элис исчезла?
