Саймон в изумлении поднял глаза.
– Что? Я что-то не то сказала?
Саймон покачал головой.
Брайони потеребила рыжий локон.
– Вы сообщите мне, когда у вас появятся какие-нибудь новости?
– Конечно, – заверил ее Саймон.
– Все думаю про бедную крошку Флоренс. Вы считаете…
Она не могла подобрать слов. Наверное, и сама не знала, о чем спросить, просто старалась поддержать разговор.
Саймон поблагодарил ее и откланялся. Два Дэвида Фэнкорта – и два младенца. Что бы там ни говорила Чарли, его теперь ничто не остановит, и при первой же возможности он поднимет и прошерстит дело Крайер.
15
28 сентября 2003 г., воскресенье
Телефон звонит во время обеда, и все мы страшно благодарны звонку. Снова можно дышать и двигаться. Вивьен отправляется в холл. Мы с Дэвидом оборачиваемся в сторону телефона – нам не терпится услышать новость.
– Да… Да… – отрывисто отвечает Вивьен. – Пятница? Но… Я надеялась, вы сумеете пристроить нас пораньше. У нас срочное дело, я, кажется, объясняла. Я готова заплатить больше, если вы сможете заняться нами немедленно. Сегодня или завтра.
Все утро Вивьен обзванивала клиники. Может быть, мне следовало взять эти хлопоты на себя, но сейчас поддержка свекрови нужна как никогда, а значит, не следует лишний раз посягать на авторитет Вивьен. Интересно, понимает ли она, как отчаянно я нуждаюсь в ее солидарности?
– Хорошо. Я вижу, что выбора вы мне не оставили, – холодно говорит в трубку Вивьен.
Я зажмуриваю глаза. Пятница – еще без малого неделя. Не знаю, как дотерплю. Открываю глаза, и передо мной на столе крутится кусок лимонного пирога: ядовито-желтая «пастушья запеканка» и застывшая белая пена безе.
Я не осилила и половины из-за спазма в горле, и я поняла, что лучше не рисковать.
Дэвид доел все подчистую, и Вивьен это удивило. Он торопливо подбирал еду с тарелки и закидывал в рот, словно показывая, как ему не терпится покончить с тягостной трапезой. За столом мы с ним ни разу не взглянули друг на друга.
Вивьен стоит в дверях, сложив руки на груди.
– В пятницу утром. В девять, – апатично сообщает она. – И еще два дня ждать результат.
– Где? – спрашиваю я.
– Больница «Даффилд» в Рондсли.
– Мне не нужны никакие результаты, – сердито бубнит Дэвид.
– Одному из вас придется многое объяснить, – говорит Вивьен. – Почему бы не признаться во всем прямо сейчас и избавить всех от этой кошмарной недели ожидания?
Она смотрит на Дэвида, потом – на меня.
Повисает молчание.
– Фотографии Флоренс в моем аппарате исчезли еще до того, как я улетела во Флориду. Значит, их стерли еще в больнице, потому что прямо оттуда я поехала в аэропорт. Тот, кто это сделал, был в курсе всего.
В больнице были Мэнди и ее дружок. Но Вивьен не сразу отправилась на самолет, по дороге она заехала в «Уотерфронт» – там у Феликса была тренировка по плаванию. Но напомнить ей об этом я не решаюсь. Какой смысл? Она ошиблась в мелких деталях, но само по себе это не доказывает, что я говорю правду и рассуждаю так же здраво, как Вивьен.
Интересно, где находился фотоаппарат, пока Вивьен была в «Уотерфронте»? Она носила его все время при себе в сумочке или для надежности заперла в шкафчике? Я знаю, что ключ от шкафчика всегда лежит у администратора, и, кроме того, должен быть дубликат. Теоретически любой служащий может влезть в шкафчик и взять камеру. Но я так же хорошо знаю, что скажет Вивьен: персонал «Уотерфронта» ее боготворит, им и в голову не придет копаться в ее вещах. Да и кто в клубе может быть хоть как-то связан с похищением Флоренс? Это немыслимо.
– Ну? Элис? Дэвид? Хотите что-нибудь сказать?
Ей нужно, чтобы один из нас признался. А я жду признания Дэвида, что я права и что ребенок в нашем доме – не Флоренс, а другая девочка. Можно назвать ее Мордашкой, Маленьким Личиком, как угодно – должно же быть какое-то имя. Слово «ребенок» такое отчужденное, что сердце кровью обливается.
С той стороны необозримого стола меня сверлит озадаченным взглядом Феликс. За обедом мы сидим строго по местам: на торцах – Вивьен и Дэвид, а посредине друг напротив друга – мы с Феликсом. Столовая – моя самая нелюбимая комната в этом доме. Мрачно-фиолетовые обои, тяжелые шторы и темный вощеный пол, наверное, кривовато настланный, потому что зимой сильно тянет холодом по ногам. На стенах – черно-белые портреты обожаемых родителей Вивьен и ее самой в детстве. Мать – невысокая пухлая дама с покатыми плечами, отец – высокий спортивного сложения мужчина с глазами навыкате и густыми усами. На снимках никто не улыбается. Даже не верится, что именно эти люди любили и баловали Вивьен, которая так тепло о них вспоминает. «Мне все игрушки покупали в двойном комплекте», – поведала мне однажды свекровь. Можно не бояться, если другие дети, что придут в гости, что-нибудь сломают: им давали «запасные» игрушки, а «настоящие» лежали у Вивьен в укромном месте.
– Ну, как хотите, – сурово чеканит Вивьен. – Все равно я скоро узнаю правду.
«Ты узнаешь! – досадливо думаю я. – Это полиции нужно все побыстрее узнать».
– А что с режимом ребенка? – спрашивает Вивьен. – Сейчас ей, наверное, пора спать?
Режим. Господи! «Ведь это же ребенок!» – хочется заорать мне. У Вивьен все должно функционировать строго по расписанию, даже новорожденные.
– Ты о каком ребенке говоришь? – язвит Дэвид. – Ах, прости, ты имеешь в виду Флоренс? У нее вообще-то имя есть.
Ни разу не слышала, чтобы он так дерзил матери. Пока я вынашивала Флоренс, мне хотелось, чтобы Дэвид нашел в себе решимость и желание хоть в чем-то противостоять Вивьен. Я знаю, что Дэвида тоже ошарашило письмо из Сиджуика с подтверждением, что для Флоренс зарезервировано место в младшей группе детского сада, куда она отправится в два года. Я мечтала, что Дэвид скажет: «Спасибо, не нужно», объяснит Вивьен, что мы не хотим так рано отдавать Флоренс в садик. Но он смолчал и даже не возразил, когда Вивьен твердо заявила, что платить за школу будет сама.
– Я не намерена терпеть дрязги, – выговаривает Вивьен Дэвиду. – Хочу, чтобы вы оба это усвоили. Пока все не выяснится, мы все будем вести себя как цивилизованные люди. Понятно? Дэвид, я задала тебе вопрос. Какой режим у ребенка?
– Ночью двухразовое кормление.
Он снова стал пай-мальчиком.
– Позвольте мне кормить малышку хотя бы ночью, – не выдерживаю я. – Ее все время кормит Дэвид, а я… я хочу…
Договорить не могу – слишком тяжело. Я страшно тоскую по материнству: хочется менять подгузники, купать, разогревать бутылочки с молочной смесью, чистить каждый прорезавшийся зубик, петь колыбельные, радоваться первым шагам и слышать, как меня впервые называют мамой. Я откашливаюсь и продолжаю, обращаясь к Вивьен:
