– Боюсь, это ничего не доказывает, – говорит Саймон после долгой паузы.
Он словно бы извиняется.
– Родители часто зовут детей не одним, а несколькими прозвищами, к тому же прозвища могут меняться со временем. То, что ваш муж сказал о себе «я», тоже вполне нормально. Даже если обычно он называет себя «папа».
– Не знаю, как вас еще убедить. У меня не хватает слов.
Я грустно умолкаю. Саймон не на моей стороне. На него нельзя положиться. Может, рассказать ему, что я пережила утром, после долгой, бессонной, мучительной ночи? Мне пришлось вымаливать у Дэвида свою одежду, чтобы сходить в туалет. В конце концов он отпер шкаф и выдал мне кургузое, страшненькое зеленое платье, что я не носила уже сто лет.
– Не надо было так распускаться во время беременности, – ухмыльнулся он.
Мне ужасно хотелось в туалет. Спорить было некогда, и я кое-как натянула на себя тесное платье. Мочевой пузырь мог подвести в любой момент, и Дэвид это понимал.
Смеясь над моей беспомощностью, он сказал:
– Хорошо, что ты не сама рожала. Твои бы мышцы не справились.
Наконец он отступил и дал мне выйти из комнаты. Я бросилась в ванную и едва успела добежать.
Нет, не могу себя заставить рассказать Саймону, как Дэвид исподволь истязает меня. Я не готова расписывать собственные унижения, чтобы услышать в ответ, мол, жестокость Дэвида еще не доказывает, что Личико – это не Флоренс. На мне – то же страшное зеленое платье. Дэвид не отдал мне ключи от гардероба, и переодеться не удалось. Если бы я обратилась за помощью к Вивьен, она просто не поверила бы. Она верит Дэвиду, а тот сказал бы, что я сама заперла шкаф и потеряла ключ. Дескать, окончательно спятила.
Мне стыдно, что я вышла на люди таким пугалом. Не сомневаюсь, что Саймон серьезнее отнесся бы к моим словам, если бы одежда сидела нормально. Но Саймон тоже верит Дэвиду.
– Не знаю, что и думать, – признается детектив. – Я еще не встречал таких людей, как вы.
Его лицо запомнилось мне другим. Нижняя челюсть вроде бы массивнее, а нижние зубы, оказывается, неровные – налезают друг на друга. Помню кривой нос, но совсем забыла грубую кожу, слегка бугристую, с широкими порами и шершавую вокруг рта, как у бывалого, жесткого мужика.
Спрашиваю, что он имеет в виду.
– По всему выходит, что верить вам нельзя.
– Это сержант Зэйлер так сказала? – печально говорю я.
До сих пор не могу простить ей, как бессердечно она обращалась со мной в участке.
– Не только она. Есть еще обстоятельства. Вы убеждаете нас, что незнакомец, а может, даже не один, проник в дом, пока ваш муж и дочка спали, и подменил вашу дочь другим младенцем. Муж ничего не услышал. Но кому это могло понадобиться?
– Я не сказала «незнакомец».
– Значит, в деле замешан ваш муж, который и уничтожил все фотографии Флоренс, чтобы подмену нельзя было доказать. Но опять-таки – зачем?
Я говорю, что не имею ни малейшего понятия, но даже если у меня нет готового объяснения, это не значит, что его не существует вовсе. Хочется выть от того, что разжевываешь умному человеку очевидные вещи, которые он обязан понимать лучше меня.
– Никто в округе не заявлял об исчезновении младенца, а у вас прежде были депрессии.
Я задыхаюсь от возмущения, а Саймон спешит извиниться:
– Простите. Я знаю, вы тогда потеряли родителей, но, с точки зрения полиции, у вас уже есть история болезни. И проще всего объяснить ситуацию тем, что вы страдаете какой-то формой…
– … посттравматического бреда? – подсказываю я. – Но вы-то думаете иначе? Как бы вы ни старались себя убедить, ничего не выходит. Поэтому вы сюда и пришли.
Может, если внушить ему эти мысли, он и впрямь начнет так думать. Я готова опробовать любые средства.
– Вообще-то в любом другом случае при таком раскладе меня бы тут не было.
У него огорченное лицо, будто он сильно недоволен собой.
– Тогда почему же вы пришли? – нетерпеливо спрашиваю я.
Этому парню собственные мотивации важнее, чем наше с Флоренс благополучие.
– Интуиция подсказывает, – тихо отвечает он, отводя взгляд. – Но смотрите, что получается. Противоречие, верно? Если честно, я пришел сюда на свой страх и риск.
Он смотрит мне в глаза, будто ожидая какого-то поощрения.
Наконец-то хоть лучик надежды! Может, все-таки удастся заручиться его поддержкой, вопреки всем распоряжениям этой насмешливой Зэйлер.
– Это как у меня с гомеопатией, – поясняю я, изо всех сил стараясь говорить спокойно. – Я знаю теоретическую базу, но это же полная белиберда – только дурак поверит в такую небывальщину. Однако гомеопатия помогает. Я вижу своими глазами и верю в нее, пусть даже теория нелогична и отдает бредом.
– Я был раз на приеме у гомеопата. Больше не захотелось.
Саймон разглядывает ногти на левой руке.
«Да мне плевать! – ору я про себя. – Ты-то здесь при чем?!»
А вслух говорю:
– Конечно, не всем подходит. Бывает, от препаратов симптоматика поначалу усиливается, и многие пугаются. Ну и потом, встречаются ведь и плохие гомеопаты. Прописывают не то или не умеют выслушать пациента.
– Нет, Дэннис превосходно умел слушать. Дело вовсе не в нем, а во мне. У меня поджилки тряслись перед разговором. В конце я просто удрал, так и не сказав, зачем приходил. – Саймон резко обрывает рассказ. – В общем, пустая трата времени. Ну и сорока фунтов.
Я понимаю, что он неуклюже пытается поговорить по душам, но я не дам ему продолжить. Чем быстрее он заткнется, тем скорее мы вернемся к Флоренс. Я уже собираюсь спросить в лоб, будет ли он нам помогать, но тут он опять уходит в сторону:
– Вам нравится ваша работа?
«Сдалась тебе моя дурацкая работа?!»
– Нравилась, даже очень.
– Почему перестала?
– Вот из-за всего этого, – я развожу руками. – Пропала Флоренс. Моя вера в человеческую доброту пошатнулась. Боюсь, я стала слишком циничной.
– Вот уж не назвал бы вас циничной, – не соглашается Саймон. – Думаю, вы многим способны помочь.
Его высказывания и до того казались мне странными. Он судит так, будто хорошо меня знает, хотя сегодня мы встретились лишь в третий раз.
Я не хочу никому помогать, больше не хочу. Я хочу, чтобы Саймон помог нам с Флоренс. Пожалуй, «циничная» – не совсем точное слово. Может, правильнее будет сказать «эгоистичная». Мое терпение лопается.
– Вы будете искать мою дочь или нет?
Фраза сама срывается с языка. Я не хотела, чтобы она прозвучала так агрессивно.
– Я же объяснил…
– Я говорила, что сегодня хотела взять с собой Личико? Мне не позволили.
