– Очень просто: надеется переплюнуть. Я добился успеха, а Роберт неудачник. Та к было и будет всегда. Цитата из сентиментальных радиопостановок Би-би-си. Роберту от мамочки нашей досталось, когда отец слинял. Отец Роберта не жаловал, ну и мамочка сквозь него смотрела, будто он привидение. Зато я всегда был прав, потому что я – Золотой мальчик. Роберт втайне всегда мечтал доказать, что он лучше. И нашел способ: он знакомится с женщинами, которые… скажем, не горели желанием спать со мной, и очаровывает их – или манипулирует ими – до тех пор, пока они сами не прыгают к нему в постель.
Его самонадеянность поражает и устрашает.
– Ты сам-то в это веришь?
С улыбкой он начинает резать остатки брюк от пояса вниз.
– Если ты не врешь и если убить Роберта пыталась Джульетта, то, боюсь, у тебя нет шансов. Теперь он точно ее предпочтет. Мой младший братик – мазохист. Всегда неровно дышал к женщинам, которые с ним обращались как с грязью. Полагаю, наследство нашей дорогой матушки. Чем сильнее она его гнобила, тем больше он ее любил. Сумел напрочь ее отсечь – гордость помогла и все такое, – но с тех пор искал замену, хотя вряд ли сознательно. Лично я все это вычитал в кретинских журналах жены.
Кожу внизу живота холодит гладкий металл. В глазах темнеет, сознание отказывает, отступая перед инстинктом. Собрав все силы, я бросаю тело влево вместе со стулом. Все происходит в какие-то доли секунды. Твой брат поднимает голову в тот момент, когда я падаю на него, а лезвия ножниц готовы перерезать резинку моих трусов. Он инстинктивно дергает руку на себя. Я падаю и вижу его глаза, устремленные на острие ножниц. Слышу отвратительный треск – это стул падает на его руку, толкая ладонь с ножницами навстречу лицу.
Он вопит. Кровь брызжет на меня, но я не вижу откуда. Я лежу вместе со стулом на боку, на вздрагивающем теле твоего брата. Слышу его крик, но лица не могу разглядеть, даже вывернув шею до предела. Надо позвать на помощь, но я задыхаюсь.
Внезапно я вижу кровь. Красные кляксы на линолеуме в голубую клетку. Сделав глубокий вдох, я кричу и кричу, пока хватает воздуха в легких. Слова сменяются воем, яростным выплеском боли.
Я слышу оглушительный треск, топот ног, но продолжаю кричать. Вижу Саймона Уотерхауса, а позади него – лысого пожилого мужчину. Но я все кричу. Потому что никто и никогда мне не поможет. Ни полицейские, которые ворвались в дом, ни Ивон, ни Чарли. Никто. Меня никто не спасет. Поэтому я продолжаю кричать.
Глава тридцать первая
Понедельник, 10 апреля
Я не уйду. Никогда не оставлю тебя в покое. За дверью отделения реанимации я ощущаю твое присутствие, как близость грозы в воздухе. Я почти готова поверить, что именно из-за нас сегодня в больнице царит атмосфера торжественной тишины. Персонал, посетители, пациенты проходят мимо меня, склонив головы.
Я и вчера здесь была, но меня к тебе не пустили. Со мной был Саймон Уотерхаус. Пока меня осматривали, он ждал в коридоре, под дверью кабинета. Ты оценил бы его терпение и чуткость, ведь эти два качества присущи и тебе. Уотерхаус отвез меня домой, как только доктор сказал, что необходимости в госпитализации нет. Я все твердила, что со мной все в порядке, только лодыжки и запястья болят от веревок.
Вчера я не смогла даже приблизиться к отделению реанимации. Мне это на руку – сегодня будет проще попасть.
Я жму на панели кнопки кода, который подглядела только что, когда его набирал один из врачей. CY1789. Фокус твоего брата срабатывает и у меня. Слышу жужжание, толкаю дверь, и она с легкостью открывается. Я прохожу в твое отделение. И тут же понимаю, что это лишь первая часть задачи. Теперь я должна выглядеть естественно, как будто имею полное право здесь находиться. Должно быть, Грэм поступил точно так же. Он наверняка понимал, что человека, который крадется по коридору, воровато оглядываясь, немедленно выставят вон.
Высоко подняв голову, я быстро, уверенно шагаю мимо ординаторской, довольная, что утром мне хватило ума надеть единственный элегантный костюм. Надеюсь, кожаный портфель на молнии, который я взяла вместо дамской сумочки, придает мне официальности. Каждому встречному в коридоре я сообщаю деловой, но теплой улыбкой: «Уверена, вы меня знаете. Я своя. Была здесь раньше и приду снова». Это правда, Роберт, я приду, хочешь ты или нет. Не смогу удержаться.
В деревянной двери твоей палаты есть квадратное окошко. В прошлый раз, когда я была у тебя вместе с Чарли, занавеска была открыта, а сейчас задернута. Поворачиваю ручку и захожу внутрь. Не оглядываясь на тех, кто, возможно, наблюдает за мной. Без колебаний.
В твоей палате две молоденькие медсестры. Одна протирает тебе лицо и шею губкой. Черт. Потрясение смывает мою улыбку.
– Извините, – говорит вторая, которая наливает какую-то жидкость в пластиковый контейнер, прикрепленный к одному из аппаратов. Она спутала мой страх с гневом. Я старше, да и одета дорого, она явно приняла меня за больничное начальство.
Ее коллега, что с губкой, гораздо менее почтительна.
– Вы кто? – спрашивает она.
Теперь я справлюсь с любой преградой, потому что вижу тебя, неподвижно лежащего на кровати. Глаза у тебя закрыты, кожа бледная. Глядя на твое лицо, я понимаю, насколько мы далеки друг от друга. Мы могли бы вовсе не иметь ничего общего. Твои мысли, чувства, внутренние органы, благодаря которым ты продолжаешь жить, – все под оболочкой пепельной кожи.
Меня на миг поражает мысль о том, что другая личность, спрятанная в оболочке плоти, до такой степени заполонила меня. Если бы тебе пришлось делать операцию, хирург увидел бы все твои внутренние органы. Если бы он оперировал меня, то увидел бы то же самое. Роберт, ты едва ли не полностью заменил меня внутри меня. Как я такое допустила?
– Это Роберт Хейворт, верно? – спрашиваю я терпеливым тоном человека, которому терпение не положено по рангу.
– Да. Вы из полиции?
– Не совсем. – Я показываю портфель, якобы набитый важными документами. – Я семейный психолог. Помогаю работе полиции. Сержант Зэйлер позволила мне взглянуть на Роберта Хейворта.
Спасибо тебе, Саймон Уотерхаус, за то, что вчера на пути к моему дому упомянул о возможности привлечения для меня семейного психолога. А я чуть было не съязвила, что помощь такого специалиста слегка запоздала.
Медсестры кивают.
– Мы уже закончили, – говорит одна.
– Отлично, – мельком улыбаюсь я.
Ни одна из них не интересуется, что может делать семейный психолог у постели человека без сознания. Моя должность их вполне удовлетворила: звучит более чем солидно.
Как только за ними закрывается дверь, я подхожу к тебе и глажу твой лоб, еще мокрый от губки. Мне странно прикасаться к тебе теперь. Твоя кожа – просто кожа, как у меня или у кого-нибудь другого. Почему ты настолько отличаешься от остальных? Я знаю, что сердце твое по-прежнему бьется, но сейчас мне интереснее, что происходит в твоем мозгу, который делает тебя особенным.
