И все же он постучал. Потом тряхнул рукой, словно хотел отделаться от неприятного ощущения: дверь была старой, осклизлой.
Открыл Роб — мелкий, шустрый, задиристый. Глазки бегают, словно только что украл чего. Еще в детстве его кто-то Воробьем окрестил. Только Воробей слишком длинно, вот он в Роба и превратился. Среди цивилов его Пашей звали, а тут Роб и Роб. Открыл он дверь и уставился на Пятака, как баран на новые ворота, и так нагло говорит:
— Привет, Пятак, чего приперся?
Пятаком Михаила Федина окрестили давно, даром что ростом метра под два, так ведь и вес за двести, и морда круглая, с широченным носом и крошечными утопленными под складками жира глазками… В первый момент Михаил хотел объяснить Робу, кто у кого о чем-либо должен спрашивать, а потом посмотрел на этого сморчка и стало ему еще тоскливее. Даже желание загасить его кулаком по темечку так, чтобы раз и навсегда, пропало. Он просто взял Роба за шиворот, развернул и пинком по пятой точке придал правильное направление движения — в глубь квартиры.
— Но-но, полегче! — заверещал Роб, только Пятак его не слушал.
Нагнувшись, он с трудом протиснулся в дверь и захлопнул ее за собой. Потому как двери открытыми держать никак нельзя. Три шага по темному коридору с ободранными, покрытыми плесенью стенами, и Пятак уже был в штабе, а точнее, в большой комнате, напрочь убитой двушки. Сразу видно было, что это место для тусни, а не обитель цивилов. У стены голоцентр, окна напрочь забиты пластиковыми листами, хотя, будь они застеклены, вид на Туннель 307-49 был бы ничуть не лучше.
В центре комнаты возвышался колченогий стол с натюрмортом Персика — «Срач»: пустые бутылки, объедки, хабарики, громоздящиеся друг на друге наподобие руин Вавилонской башни. А вокруг стола собрались приятели Пятака, точнее, те отморозки, с которыми ему выпало жить в одном кубале. Монах — самый старший из них. Ему уже стукнуло двадцать пять, а может, и больше. Он всегда был предводителем, длинный — всего на полкастрюли ниже Пятака, — тощий, как скелет, с черными длиннющими волосами — не волосы, а склеившиеся патлы, которые, судя по всему, он никогда не мыл. Шкипер — маленький коренастый крепыш, грудь колесом — мерзкая квадратная морда, обрамленная шкиперской бородкой. Задиристый гад, его послушать, так он всегда прав, хоть утверждать будет, что дважды два — пять. Персик — с комок рыжих волос, снежный человек этого дурдома. У него борода от самых глаз растет и лоб в палец шириной, а все остальное — рыжая шевелюра. И, конечно, Сково — полностью Сковорода — с лицом круглым, плоским, хоть блины пеки, и головой без единой волосинки. Во всем черном, с кучей пирсинга на лице, она больше всего напоминала ньюгота, но это было лишь первое, ошибочное впечатление. Ну а кроме всех этих колоритных персонажей Пингвинута — маленькая круглая, ходит вразвалку, как Пингвин. Вот и вся компания.
— Ну и чего звали? — недовольно буркнул Пятак, глядя на друзей-приятелей. Не любил он, когда его дергали, а тем более заставляли куда-то идти, хотя с судьбой не поспоришь. Можно, конечно, всю жизнь дома просидеть, жуя гамбургеры с картошкой фри и лазая по Сети, только эту картошку с гамбургерами на что-то покупать надо, да и за электричество платить, в общем, и так далее…
Пятак свой вопрос повторил, только никто ему отвечать не спешил. Монах пиво потягивал из банки, Персик со Шкипером о чем-то шептались, склонившись над какой-то бумагой. Сковорода курила в дальнем углу, и, судя по запаху в комнате, совсем не табак, а Пингвинута, как обычно, спала в потертом кресле.
Наконец поняв, что с паузой он перегнул, Монах сплюнул на пол и еще раз хлебнул из банки.
— Дело есть.
— Оно понятно, иначе бы и не звали.
— Ты не остри, Пятак, не остри, а то на сало нарежем, — усмехнулся Монах, морда его скривилась, что красоты ему вовсе не добавляло. Ну а в желтом свете одинокой лампочки, свисающей с потолка на голом проводе, Монах напоминал одного из героев третьесортного ужастика, этакий злой гений, планирующий как минимум покорение планеты, а то и всей вселенной.
— Это еще кто кого нарежет, — усмехнулся в ответ Пятак, похлопав себя по пузу. По сравнению с Монахом он был настоящим гигантом. Один кулак размером с голову предводителя. Чем-чем, а вот силушкой Пятака природа не обделила.
— Ладно, жиртрест, сегодня ты нам и в самом деле нужен.
— А что, неужто в лесу кто-то сдох?
И они застыли, уставившись друг на друга, словно два пса, готовых в любой момент вцепиться один другому в глотку.
— Хватит вам, придурки! — фыркнул Шкипер, оторвавшись от бумаги. — Тут и в самом деле что-то важное, не обычный гоп-стоп, да и времени в обрез.
— Так и не шуткуйте! — фыркнул Пятак, постаравшись скорчить злобную мину. Он считал, что, как приятели относились к нему, так и он к ним. Хотя, если честно, некоторым из них Пятак завидовал. Тому же Монаху, к примеру, поскольку, если бы Монах чуть имидж сменил, подстригся бы да набрал килограммов десять, то мог бы сойти за полноценного норма. Куда Пятаку до него со своими объемами и прыщавым лицом, больше напоминающим поросячью морду.
— В общем, так. Видел я сегодня утром Черныша, — продолжал Монах, опустив голову и упершись взглядом в стол, — дал он мне наводку. Сегодня через наш кубал проедет машинка с забавным грузом. Везет она и бабло, и всякую всячину. Машинка одной из группировок, так что можно смело брать.
— И сколько там бабла? — с усмешкой поинтересовался Пятак, потому как предложение это ему сразу не понравилось. Одно дело бомбить каких-нибудь частников. Те порыпаются, в полицию сунутся, получат от ворот поворот и примирятся с потерей, и совсем другое — связываться с какой-нибудь из группировок. Тут влететь можно по-крупному и фразами типа «Извини, дядя», не отделаешься. — За какую сумму, ты решил жопу подставить.
— Там будет три миллиона.
Три миллиона. Пятак внимательно посмотрел на Монаха.
— Гонит твой Черныш. Или конвой таким будет, что не подступиться.
Монах снова уставился в стол, словно боялся поднять взгляд.
— В том-то и дело, что груз паленый, и они его тайком тянут, поэтому, если мы его возьмем, то никакого шу*censored*а не случится… А так… Не хочешь, не ходи.
Пятак понял, что в словах Черныша Монах уверен, а посему согласится он или нет, а приятели его сегодня на дело пойдут. Потом он с тоской вспомнил о пустом холодильнике, о пачке счетов от «Стрит-Дональнса» и трехмесячной задолженности на квартиру. Последний раз он ходил на дело чуть ли не полгода назад, и те деньги уже давным-давно закончились. А тут больше трехсот штук на брата. Это ж год можно будет в туннели не высовываться! Он еще раз обвел взглядом драные стены комнаты, и на мгновение стало обидно. И по голостерео и в голографических журналах он видел гламурные картинки жилищ верхних уровней. По сравнению с ними жилище Монаха напоминало помойку, впрочем, однокомнатные апартаменты двумя уровнями выше, которые достались Пятаку после смерти его двоюродной тетки, были еще хуже…
