– По-твоему, чувства нужно выставлять на
показ?
– Не обязательно. Я просто за то, что их
нельзя прятать. Если они есть, о них необходимо говорить.
– Ты рассуждаешь о взаимных чувствах. А
если нет взаимности? Что тогда? Если тот человек, которому ты хочешь сказать о
них, не думает их принять? Если эти чувства не вызовут ничего, кроме
раздражения? Это же удар по гордости и самолюбию. С чувствами надо быть
осторожными, потому что взаимность – довольно редкая штука. Очень редкая.
– И все же о чувствах нельзя
молчать, – стояла я на своем. – Даже если они не нужны тому человеку,
к которому ты что-то чувствуешь.
– Ты хочешь сказать, что, если бы Леонид
сказал тебе о своих чувствах, ты бы их приняла?
– Нет. Я бы их не приняла.
– Тогда зачем говорить, если изначально
знаешь, что они не нужны?
– Не знаю. Но я должна была о них знать.
Я имела на это право.
– И что было бы, если бы ты о них знала?
– Возможно, в моей жизни что-то было бы
иначе… Что-то бы изменилось. Пусть не кардинально, но изменилось.
– Это ты сейчас так говоришь, потому что
Леньки нет в живых, и ты чувствуешь какую-то необъяснимую вину. Если бы он был
жив, все было бы совсем по-другому. Скажи, ты замечала Леньку в школе?
– Конечно, Леньку трудно не заметить.
– Я совсем не это имел в виду. Ты к нему
что-нибудь испытывала?
– Ты имеешь в виду чувства?
– Чувства…
– В школе мне нравился совсем другой
мальчик. Максим Андриенко. Я была в него влюблена все школьные годы. По-детски
страдала, мучилась. А Ленька… Ленька был просто товарищем.
– А что этот Максим?
– Ничего. Он меня даже не замечал, не
проявлял ко мне интереса.
– Почему? Разве тебя можно не заметить?
– Выходит, что можно. В детские годы я
была некрасива и даже, можно сказать, неинтересна.
– Получается, что ты тайно любила своего
Максима, а Ленька тайно любил тебя…
– Получается именно так.
– А почему тебе нравился этот Максим?
– Не знаю. Разве люди нравятся за что-то?
Теперь, спустя годы, мои юношеские чувства кажутся мне смешными.
– Тебе за них стыдно?
– Стыдно?! Быть может, и в самом деле
стыдно. То, что казалось серьезным, теперь представляется просто смешным.
Конечно, стыдно… Стыдно за слезы, за бессонные ночи, за душевные обиды. Стыдно,
что я не замечала того, кто очень во мне нуждался и готов был положить к моим
ногам целый мир. – Я вновь бросила в воду камешек и посмотрела на
небо. – Интересно, сколько уже времени?
– Одиннадцать.
– Сегодня была самая кошмарная ночь в
моей жизни.
– В моей тоже.
– Почему сегодня ночью всех убили? –
спросила я, с трудом выговорив эти слова.
– Не знаю, – покачал головой
Сергей. – Будет расследование.
– Меня не интересует результат
расследования. Я хочу услышать твою гипотезу.
– Мою гипотезу… Я сам ничего не понимаю.
Думаю, что убили всех из-за кого-то одного, скорее всего, это было заказное
убийство.
– Откуда убийцы знали про день рождения?
– Наверное, они были близко знакомы с
тем, кого хотели убить.
– Но кого именно хотели убить?
– Не знаю…
Я обхватила голову руками и села прямо на
землю.
– Неужели смерть одного человека можно
прировнять к смерти многих?
– Я не понимаю, что произошло…
– Зачем расстреливать всех, да еще на дне
рождения? Ведь они могли застрелить того, кто им нужен, в подъезде его
собственного дома. За смерть одного человека наказание намного меньше, чем за
смерть многих. Получается, что люди, хладнокровно расстрелявшие столько народа,
просто уверены в своей безнаказанности. Получается так?!
– Получается так. Они были уверены, что
не оставят свидетелей, а когда нет свидетелей, очень трудно найти убийц. Они и
не предполагают, что двое остались живы.
– Ты хочешь сказать, что мы свидетели?
– Да.
– Да какие мы, к черту, свидетели, если
ничего не видели?! Ничего, кроме трех пар ботинок!
– Этого достаточно…
Меня охватил страх, и я тяжело задышала:
– Ты хочешь сказать, что нам угрожает
опасность?
– Не знаю, но думаю, тебе не надо
выходить из дома без особой надобности хотя бы первое время. И держи со мной
связь. Я оставлю тебе номер своего мобильного. Если заметишь что-нибудь
подозрительное, непонятное, ты просто обязана мне позвонить.
– Но откуда бандитам знать, что мы были в
доме?!
– Я тебя предупредил так, на всякий
случай…
– На какой еще «всякий случай»?! Да мы же
ничего не видели, кроме ботинок! Обыкновенных, ничем не примечательных грязных
ботинок стандартного фасона, которые продаются в любом магазине! Правда, я
заметила, что у одного были короткие брюки и виднелись непонятного
желто-розового цвета носки. Такие носят женщины и маленькие дети… Я вообще не
понимаю, как мужик может надеть такие. Может, он голубой?!
– Из голубого вряд ли получится киллер…
– А может, это была женщина?
– Из женщины тоже.
– Ну да… Ботинки-то были не меньше
сорокового размера. Сережа, ведь это все, что мы видели…
– Я видел больше.
Я почувствовала, как учащенно забилось мое
сердце, оно готово было выскочить из груди.
– Эти люди были в масках.
– Каких?
– Ну, понятное дело, не в карнавальных.
Они были в черных масках.
– В тех, в которых совершают убийство?
– Вот именно, в тех, в которых совершают
убийство. А еще, они были в робе. В солдатской робе защитного цвета с темно-зелеными
разводами.
– Я тоже видела военные брюки. Отец такие
на рыбалку надевал. Они продаются в охотничьем магазине. Сережа, но ведь это
еще ничего не значит. Мы не видели их лиц, не видели особых примет. Почему нам
угрожает опасность?!
