Я снова потрогала свое лицо, маску, под
которой спрятаны, вернее, нет, похоронены все мои надежды на любовь и счастье.
Я часто думаю о том, как повел бы себя мой
любимый, увидев меня прикованной к инвалидной коляске, спустя столько лет,
узнав о том, что тогда я осталась жива. Иногда мне кажется, что он примчался бы
в ту же минуту, как только услышал мой голос. Он встал бы передо мной на колени,
обхватил бы мою коляску руками… В его лице было бы столько мольбы, столько
горечи. Он бы положил голову на мои колени и зарыдал… то ли от счастья, то ли
от горя. А иногда мне кажется, что он посмотрел бы на меня с нескрываемым
презрением и со словами: «Лучше бы я никогда не знал о том, что ты осталась
жива» – навсегда ушел из моей жизни. Когда эта мысль пронзает меня, я чувствую
страх, мое отчаяние растет. Но я бы его поняла, если бы он поступил так. Я бы
не была оскорблена. Все осталось в далеком прошлом. В прошлом, где мы были
когда-то счастливы. Где трепетало мое сердце, где его руки смыкались на мне
железным кольцом, а в моем сердце распускались красочные цветы. Нам не нужны
были слова. Мы понимали друг друга по трепету пальцев, по беглой улыбке… На моей
душе долгие годы лежит камень и даже не верится, что когда-то я была счастлива.
Я уже давно смирилась с мыслью, что мой
любимый давно не мой любимый и что мое добровольное затворничество означает,
что мы окончательно расстались. Он все реже и реже снится мне по ночам, и я уже
почти не вздрагиваю, когда смотрю на фотографии нашей с ним молодости. Он был
слишком трогательным, слишком влюбленным. Он умел так нежно и одновременно так
страстно меня обнимать, а его пальцы так искусно исполняли глиссандо на моих
ягодицах… Он любил, когда я надевала ярко-зеленое платье и закалывала волосы
заколкой, усыпанной настоящими изумрудами. А еще он любил смотреть, как я
отплясываю чечетку. Особенно когда я делала это в каком-нибудь баре, на людях.
Он хлопал, не жалея ладош, ревел от восторга, и как только я вновь надевала
тонюсенькие шпильки, нес меня на руках до машины. Нет, мне не было с ним легко
и весело, и у нас не все было празднично, но все же нам было очень хорошо друг
с другом, он не был похож на других мужчин. В любых отношениях, с любым
мужчиной я постоянно чувствовала себя лишней и совершенно чужой, а с ним нет. С
ним я не была лишней. Если он был мрачен и неразговорчив, я не придавала этому
особого значения и не донимала его вопросами, потому что прекрасно понимала,
что даже любимый мужчина имеет право на хандру, и это право я никогда не должна
отнимать. Я отдыхала с ним душой. Именно отдыхала, потому что в отношениях с
другими мужчинами моя душа совершенно не знала отдыха. Ей постоянно приходилось
трудиться, и она могла надломиться в любой момент. Ему было достаточно на меня
посмотреть, взять меня за руку, и я уже была готова упасть в его объятия. У нас
было слишком много романтических вечеров с зажженными свечами, бурных ночей и
трогательно нежных рассветов. Спустя годы, я упрекаю себя в том, что я не
смогла дать этому мужчине счастья. Не смогла…
Моя душа всегда была сильной. Она умела
бороться с холодом, которым веет от мужчин. Он единственный, кто давал мне
тепло и говорил о том, что наше будущее в нашей любви. Он говорил, что его
жизнь принадлежит только мне. Он считал, что я совершенно не знаю, что такое
настоящая жизнь. Он ошибался. Он ошибался, потому что я сделала все возможное
для того, чтобы он так думал. Чтобы сделать ему приятное, я играла роль слабой
женщины, хотя очень быстро уставала от этой роли. Я не мешала ему быть моим
другом, моим защитником. Он говорил, что многие завидуют сильным женщинам, хотя
кидают в них комья грязи. Когда он ловил этот мой взгляд сильной женщины, ему
становилось страшно. Мужчины редко понимают женскую душу, даже самому любящему
мужчине это не по силам.
Я не люблю вспоминать тот день, когда я первый
раз в жизни села в инвалидное кресло и поняла, что рухнула вся моя жизнь, что я
буду сидеть в этом кресле до последнего своего часа. Сначала я безутешно
плакала, а затем я почувствовала, что у меня больше нет слез. И я впала в
прострацию. Я сидела у окна, тупо смотрела во двор, но ничего не видела. Вернее
нет, не так. Я видела прежние дни. Я видела прошлую жизнь и его, того, кого я
очень сильно любила. Прошлое еще живо, а настоящее уже, увы, не переделаешь. У
меня своя жизнь, а у него своя. Мы поневоле стали какими-то призраками, и уже
ничего не изменишь. Прошлое не вернуть, и я даже не пытаюсь за него цепляться.
Живы только воспоминания, да и я жива только этими воспоминаниями.
Закурив сигару, я поправила седую, белую как
снег, упавшую на лицо прядь волос и вспомнила как он, тот, которого я никак не
могла забыть, брал мое некогда молодое и красивое лицо в свои ладони и касался
его своими теплыми и влажными губами. Он заставлял меня ощущать себя самой
ценной и самой хрупкой вещью на свете, я чувствовала, что от него исходит свет.
Этот свет был такой чистый и такой ясный, как дождевая вода, и такой
притягательный…
Я перевела взгляд на подоконник и задержала
его на книге Цицерона «Умение стареть». Эту книгу я купила для того, чтобы
понять, как можно спокойно встретить старость, вернее даже не встретить, а
победить ее. Удалось ли мне это? Не знаю. Тяжело встречать старость в инвалидной
коляске. Тяжело… У других людей моего возраста все протекает гораздо легче. Они
сидят на лавочках, нянчат внуков, беспокоятся за детей. У них есть заботы,
печали, потери, радости. У меня ничего этого уже нет. Я смотрю в окно на
проходящих мимо пожилых людей и откровенно им завидую. Они не позволяют времени
их обгонять, идут с ним в ногу. Они не прячут ни свои седые волосы, ни морщины,
их сердца по-прежнему молоды. Жизнь – это выбор, все в руках того, кто ее
проживает. Все в наших руках, только в наших. И наше счастье, и наше несчастье.
Я всегда считала себя женщиной с исключительной судьбой. Всегда. Но настал
день, когда я потеряла свою исключительность, закончилась увлекательная пора
моей жизни. А ведь когда-то я могла решить любую проблему, бороться с любыми
трудностями и… неплохо общаться с мужчинами. У меня было много
головокружительных романов. Когда каждый из них подходил к концу, я впадала в
отчаяние и жила только потому, что должна жить. Я вновь искала убежище. Искала
руки, которые смогли бы меня удержать, и душу, которая смогла бы меня согреть.
Я искала человека, который смог бы меня удивить и открыть для меня что-то
новое.
Можно верить в новую счастливую жизнь и в
шестьдесят, и в семьдесят, и в восемьдесят… Можно быть красивой в любом
возрасте. Можно почти не меняться и можно всегда блистать. Красивая женщина с
возрастом становится еще красивее. Она словно дорогое вино, которое с каждым
годом становится еще ценнее, еще желаннее, еще дороже. Такие женщины могут все.
Они не приемлют самоуспокоенности и постоянно работают над собой. Они смотрят
на себя в зеркало без снисходительности и до последних дней борются с
возрастом. Они не скрывают свой возраст. Даже если им под семьдесят, они
безупречны, обаятельны и живут с девизом – влюбиться никогда не поздно.
