— И я тебя люблю.
Когда их губы разъединились, он снова заговорил.
— Почему?
— Что почему?
— Почему ты любишь меня? Как я тебя нашел? Почему я был выбран для этой цели? Кто я такой, чтобы предъявлять права на твою любовь? Почему ты такая замечательная и красивая и почему ты меня любишь?
Диана рассмеялась и обняла его.
— Могу ответить только на последнее. Я не замечательная. Я самая обычная человеческая женщина с множеством недостатков. Я тщеславная и ленивая, а иногда раздражительная и злюка. Я красивая потому, что ты так считаешь. И я хочу, чтобы ты говорил мне, что я красивая и замечательная, каждое утро моей жизни.
— И еще каждый вечер и каждый день. — Он снова поцеловал ее.
Через некоторое время она потянулась, зевнула и довольно замурлыкала.
— Голодный?
— Думаю, что да. Да, голодный. Умей я колдовать в этом твоем ведьмовском логове, я принес бы тебе завтрак в постель.
— Это совсем быстро. Но спасибо. А тебе завтрак подать в постель?
— Ну, нет, я сейчас приду толкать тебя под локти и вообще мешаться. — И Перри последовал за ней к пищеблоку.
— Скажи мне, Диана, когда привезли все эти свежие фрукты?
— В основном тем летом. Я их размораживаю по мере необходимости. Папа выбирает для меня продукты. Он работает в этой области.
— Твой отец? Он жив?
— Конечно. Почему нет?
— А твоя мать?
— Тоже. Она хирург. А что, ты думал, они умерли?
— Я не думал этого осознанно. Просто не думал об этом. Я был занят тобой и не успел расспросить, что и как. Скажи, у твоего отца в доме есть ружье?
— Для чего бы это?
— Просто мне показалось, он может решить, что я некрасиво поступил с нашей девочкой.
— «С нашей девочкой»? Что это значит?
— Просто такое выражение. Я вот что хочу сказать: знай он о нас, не стал бы он категорически протестовать? Мы, может, и женаты, но никто ведь об этом не знает.
— И с чего бы это всем знать? И папе тоже, если мы не скажем ему сами? И даже если бы ты ему не понравился — а я уверена, что понравишься, — нам что за дело? Ему и во сне не приснится об этом сказать. Слушай, Перри, ты должен осознать, что брак как институт изменился до неузнаваемости. Мы уже как-то говорили об этом. Брак — это более не публичный контракт. Он находится строго в сфере личного. Мы с тобой любим друг друга и хотим жить вместе. Что мы и делаем. Следовательно, мы состоим в браке.
— То есть, нет никакой церемонии и никакого контракта?
— Ты можешь провести любую церемонию, обратившись в нужную церковь. Но я надеюсь, что ты не попросишь меня об этом. Мне будет ужасно неудобно, и я себя почувствую запачканной.
Он нахмурил лоб.
— Я не понимаю некоторые из ваших обычаев, дорогая, но то, что устраивает тебя, устраивает и меня.
— Мы могли бы составить контракт домашней экономики, если хочешь. Лично я бы предпочла не заморачиваться. У нас обоих достаточно хорошие счета, а такой контракт потребует целой бухгалтерии. Давай не будем затрагивать эту тему. Даже не будь у тебя вообще заработков, мы вряд ли смогли бы успевать тратить мой доход.
— Не хочу быть жиголо.
— Кто такой жиголо?
— Мужчина, который разрешает женщине поддерживать себя материально в обмен на занятия любовью.
Ее губы задрожали, а глаза наполнились слезами.
— Перри, тебе не следовало говорить мне такое.
— Милая! Прошу… Прости меня, мне правда очень жаль. Я не хотел ранить твои чувства, но, клянусь небесами, я не знаком с обычаями этого мира-вверх-дном.
Слезы прекратились.
— Хорошо, дорогой. Мне нужно было сделать поправку на это. Но давай больше не будем о деньгах и контрактах. В этом нет необходимости.
После завтрака Перри вновь открыл тему семейных отношений.
— Ди, дорогая, есть всего одна вещь, которая меня беспокоит в этом современном способе жениться. Как насчет детей?
Она посмотрела на него спокойно и хладнокровно произнесла:
— Ты хочешь сделать мне ребенка, Перри?
— Что ты, нет. То есть, нет, я не имею в виду «нет». Я думал, что хотел бы, если хочешь ты. Я не думал конкретно о нас, я думал вообще о детях. Погоди, а я что, уже? То есть ты думаешь, что это вероятно?
— Нет, пока мы не решим, что хотим этого.
— Это хорошо. То есть, конечно, это была бы честь и привилегия для меня, но есть ведь твоя карьера и что до меня… Слушай, Ди, как я могу быть отцом?
— Почему нет, Перри?
— Ты знаешь. Это не мое тело.
— Думаю, твое, Перри. Возможно, мы все выясним.
— Предположим, ты просыпаешься как-то утром, а меня в этом теле уже нет. Что, если Гордон вернется?
Диана сомкнула вокруг него руки.
— Не думаю, что такое произойдет, Перри. Не спрашивай меня почему, я этого не знаю. Но все равно уверена. Ты спрашивал про детей. Дети уже не являются финансовым обременением, как это было в твои дни. Собственного счета ребенка вполне достаточно, чтобы поддерживать его — появившегося на свет человека. Ребенок может жить со своими родителями, если таково общее желание, а может расти в центре развития. Если родители расходятся, ребенок может остаться с тем, с кем захочет.
— Звучит совершенно бессердечно.
— Все совсем не так. В большинстве случаев дети проводят большую часть своих ранних лет с одним родителем или с обоими. Обычно родители настаивают на том, чтобы ребенок провел хотя бы год или два в центре развития, чтобы быть уверенными, что он приспособлен к обычаям общества. Вот возьми для примера меня. Я жила с каждым из родителей по очереди практически все время, пока мне не исполнилось восемнадцать, за исключением тех двух лет с четырнадцати до шестнадцати, что провела в центре развития.
— Ты сказала по очереди. Твои родители уже не в браке?
— Напротив. Но они не домоседы, а работа большую часть времени не позволяет им жить вместе. Вот тебе еще пример — мой сводный брат Фарион. Он сын очень талантливой актрисы, которая до безумия влюбилась в папу и хотела от него ребенка. Но они никогда не вступали в брак. Фарион рос почти все время в центре развития, потому что ему его родители не нравились. Он был очень серьезным мальчиком, и оба они казались ему слишком легкомысленными. Или вот моя сводная сестра Сюзан; дочь мамы от другого великого хирурга. Не думаю, что они вообще были влюблены в том смысле, как ты это понимаешь, но уверена, что оба надеялись, что их ребенок будет гениальным хирургом. Сью всю жизнь жила с мамой.
— Это же какая-то полигамия.
