А сейчас это можно использовать как мою мудрость и предусмотрительность, дескать, предвидел, знал, чувствовал. Интуиция велела не брать с собой в поход, а оставить в стратегическом резерве, и вот теперь все видят мою гениальность. Это же практически половина моих сил для начала операции «Возвращение Сен-Мари»! Или, может быть, назвать «Возвращение короля»?.. Хотя королем тогда еще не был…
Однако хорошо помню, что в последнем нашем разговоре с Кейданом, больше похожем на поединок с оружием в руках, он сразу же указал мне, сволочь, на очень уязвимые места моей расстановки сил. Армия стальграфа по моему поручению прикована к месту, охраняя порт и флот, а рейнграф растянул войско вдоль всего побережья Сен-Мари, оберегая от вторжения пиратов.
— Допустим, — сказал Альбрехт, — оба устояли перед посулами Вирланда Зальского принести ему присягу, как единственному властелину Сен-Мари…
— Не допустим, — сказал я, возвысив голос, — а наверняка!
— Допустим, — сказал он невозмутимо, — что наверняка. Но обе армии в очень невыгодном месте.
— Я что, не знаю?
Норберт напомнил Альбрехту:
— Армия сэра Филиппа собрана в один могучий кулак.
— Зато, — возразил Альбрехт, — лишена возможности маневра из-за приказа охранять бухту. Про растянутую в тонкую линию армию сэра Чарльза и говорить нечего: за спиной только океанские волны, не отступить.
— Все равно предпочтут сражаться, — сказал я, но сам чувствовал, что голос мой прозвучал не слишком уверенно.
Он посмотрел на меня с сочувствием.
— Вирланд Зальский, у которого в руках вся верховная власть в Сен-Мари, слывет не только опытным полководцем. Ваше Величество, вы сами убедились, что политик он еще тот, когда он сумел отыскать наиболее выгодную для себя тактику.
— И остался единственным в Сен-Мари, — согласился я, — кто так и не принес мне присягу.
— Наверняка, — сказал Альбрехт, — он выберет стратегию, что приведет к победе. Сам он один из богатейших людей королевства, владеет огромными землями на севере страны, через которые предстоит пройти, если прояснится ситуация с Тоннелем.
— Погоди, — сказал я, — он остался единственным непобежденным потому лишь, что ушел от сражений и заперся в крепости Аманье, что блокирует дорогу в земли его сторонников. Он сам как-то говорил мне, что устал воевать и жаждет покоя, тем более что заполучил наконец-то женщину своей мечты.
— Полагаете…
— Да, — сказал я. — Он будет действовать уговорами и угрозами. Мягким, но непрекращающимся давлением. Вступить в битву с этими двумя прекрасно обученными и закаленными армиями… такая победа обойдется ему разорением половины Сен-Мари. Или хотя бы трети.
— Но победит.
— Он предпочел бы почетную сдачу, — сказал я. — И дал бы обоим графам, скажем, титулы герцогов и огромные земли.
— Откуда их возьмет?
— В Гандерсгейме, — напомнил я. — Там ведь все мое, помните? Еще император пожаловал его мне вместе с титулом маркграфа. Так что Вирланд мудер и осторожен. Думаю, он и с нами начнет долгие и занудные переговоры. А это проигрыш.
Альбрехт спросил с интересом:
— Перемудрите?
Я покачал головой.
— Нет, время работает на нас. Подойдет вся огромная армия. Сломившая хребет Мунтвигу. Потому иногда оперативность в принятии решений лучше мудрой осторожности.
Норберт пробормотал:
— Вирланд может с вами воевать, но… отнять ваши личные владения? Пожалованные, как мы помним, императором лично?
— Вы же знаете, барон, — напомнил я, — на императора здесь всем чихать. В летописях да, пугающие записи, что он однажды присылал некие корабли с такой армией, перед которой ничто и никто не мог устоять. Но это когда было!
Он кивнул.
— Все верно, Ваше Величество. За это время то ли император смирился с потерей заокеанских владений, то ли на юге у него проблемы такие, что не до нас…
— Но особо дразнить его не стоит, — предостерег Альбрехт. — Кто знает, вдруг да император там уже разобрался?
Я сказал нетерпеливо:
— Не будем терять время, его у нас почти нет. Граф, вы к Тоннелю!.. Узнать и доложить. Дело серьезное, могут понадобиться ваши дипломатические способности. Барон, выберите лучших, вы тоже к Тоннелю, а дальше на ту сторону. Возможно, я вас догоню.
Норберт сказал хмуро:
— Ваше Величество, не вляпайтесь в неприятности. Вы теперь король, а не какое-то его высочество.
— Встретимся у Тоннеля, — сказал я.
Издали долина Отца Миелиса кажется идеально ровной, только в самой середине небольшой пупырышек, именно там я и посадил на вершине зернышко скардера, который я упрощенно называю маяком, хотя это вряд ли маяк или только маяк.
По обе стороны крупные и быстро развивающиеся города Штайнфурт и Воссу, отец Дитрих из обоих призвал половину священников, теперь те постоянно ходят крестным ходом вокруг холма, а другие творят молитвы перед группами любопытствующих или встревоженных горожан, прибывших посмотреть, что здесь творится.
Сердце затрепетало, я задержал дыхание. На вершине холма, больше похожего на огромный каравай хлеба, грозно и страшно поднимается уже высокая, ярдов в пять, абсолютно белая глыба, грозно поблескивающая острыми гранями, по форме похожая на сильно удлиненную сосновую шишку из металла.
Охрана рассредоточена редкой цепью вокруг холма, но, к счастью, никто не ломится взглянуть на страшную вешь вблизи.
Священники медленно идут по кругу вокруг холма, все в темных плащах с надвинутыми на лица капюшонами.
Я подъехал ближе, поинтересовался с высоты седла:
— Святые отцы, я король Ричард, если еще не узнали. Мне нужно повидаться с отцом Дитрихом.
Священники меня проигнорировали, продолжая читать молитву, церковь выше любых королей, только один, помоложе, поднял голову, явно еще не проникся клановым духом.
— Ваше Величество, — ответил он почтительно и совсем юным голосом, — архиепископ Сен-Мари, прелат Его Святейшества, верховный инквизитор, примас всей Армландии, Турнедо, Варт Генца и Скарляндии, святой отец Дитрих сейчас в часовне…
Он указал взглядом на деревянную часовню, свеженькую, собранную наверняка воинами за пару часов.
«Молодец», — сказал я ему взглядом. И мне ответил, заслужив мой одобрительный и теперь уже королевский взгляд, и священникам показал, что он с ними, вон как щелкнул по носу этого королька, посмевшего назвать великого инквизитора всего лишь отцом Дитрихом.
Бобик ринулся к часовне, как только услышал сметливого священника, все понимает, толстомордик. Но вбежать туда не посмел, быстро запоминает наши тонкости этикета. А когда мы прибыли с арбогастром, уже сидит на широкой заднице и делает вид, что и живет здесь, а мы с конем какие-то понаехавшие.
