— Лорест Витгельсбах, — ответил он почти беззвучно, — сын электора Палатината Реторского…
Я сказал с каменным лицом, стараясь не показывать изумления:
— Понятно. Пришлось как-то побывать в тех краях… Нет-нет, ножками я побрезговал, внизу грязно, осмотрел так это за чашкой кофе с высоты стратосферного полета. У нас там птеродактили летают. А может и не летают, какая разница?.. И как вы сюда попали?.. Сумели пробраться на корабль, уходящий через океан?
Он вздрогнул, застыл, круглые глаза так и остались расширенными.
— На корабль? — проговорил он с трудом. — На какой корабль?
— Уходящий через океан, — повторил я. — С южного материка на северный. На этот, значит. Ну, так было?
— Почему, — спросил он, — вы это спрашиваете?
Я сказал с досадой:
— Снова эти встречные вопросы! Не хотите отвечать, не отвечайте. Но и меня тогда не спрашивайте.
Он помялся, покосился в сторону двери и сказал совсем тихо:
— Да, я был совсем ребенком, когда пробрался на корабль…
— За двести пятьдесят лет вы не слишком выросли, — заметил я.
Он подпрыгнул.
— Вы и это знаете?
— Я многое знаю, — сообщил я скромно. — Энциклопедист как бы вот. Столько мусора в голове, но для кого-то он совсем не мусор!.. Однажды ко мне прибыла одна родственница его величества императора Германа Третьего с прямым поручением от него разыскать их сбежавшего родственника…
Я говорил небрежно и уверенно, он слушал с распахнутыми глазами и раскрытым ртом, ухватил то, что его разыскивают, но не среагировал на вскользь оброненное насчет родственника, а я нарочито повторил дважды.
— Вы убежали, — перодолжал я напористо, чтобы не дать ему опомниться и что-то возразить или опровергнуть, — чтобы вернуться позже? Или вам там что-то грозит?
В его лице что-то изменилось, самую малость, но я ощутил, что момент потерян, Агнорий, он же Лорест Витгельсбах, уже опомнился, взгляд стал острее, а сам сосредоточился, как одна великая держава после позорно проигранной войны.
— Мне ничего не грозит, — произнес он сдержанно. — Во всяком случае, здесь. Я даже не понимаю, о чем вы говорите, брат паладин. Достойно удивления ваше путешествие на южный материк… но больше я сказать ничего не могу.
— И не надо, — ответил я как можно равнодушнее. — Думаете, у меня вот прямо цель жизни вас отыскать? Три ха-ха!.. Даже хи-хи. Злорадное такое хи-хи, знаете ли… У меня делов выше крыши. Среди них даже важные как бы есть. Не считая таких пустяков, как этот самый, как его, что прилетит… ага, Маркус. Может быть, слыхали? И все надо успеть. Так что, брат Агнорий, идите и считайте дальше, сколько ангелов на острие игры и сколько можно туда еще. Только сами не подсядьте.
Он направился к двери, но та открылась раньше, чем он взялся за ручку, на пороге возник брат Гвальберт.
— Брат паладин! — возвестил он. — Сейчас наши старшие закончили совет, тебя пока отпускают… на время. Так что иди и занимайся своими делами, только шею постарайся не свернуть, тут есть желающие свернуть ее тебе лично!
Он захохотал, послушник Агнорий пригнулся и проскользнул у него под мышкой, а за Гвальбертом появился отец Леклерк, взгляд сочувствующий, кивнул, дескать, Гвальберт передал все верно.
— Ну и хорошо, — ответил я с облегчением.
Они дали мне место в коридоре, я захлопнул келью и пошел к выходу. Гвальберт сказал сзади понимающе:
— Обидно, что пряник не дали?
— Даже по плечу не похлопали, — добавил отец Леклерк.
— По морде не получил, — объяснил я, — уже хорошо. Что-то я так часто начал ходить по лезвию меча… надо бы как-то пожить тихо.
— Ну да, — согласился Леклерк, — сидя тихим вечером на травке и глядя в звездное небо, где все ярче разгорается Багровая Звезда…
Оба помрачнели, я сказал со вздохом:
— Ну, а как свернем рога Маркусу, отсидимся, отлежимся, отъедимся…
— Обязательно, — сказал Гвальберт, — если нам дадут, конечно. Тут каждый день всякие маркусы, хоть и помельче. Зато много.
— Хоть и много, — утешил Леклерк, — зато часто.
Мы направлялись через зал к выходу из монастыря, когда за спиной простучали деревянные подошвы сандалий, нас догнал Жильберт, самый тихий и скромный послушник во всем монастыре, пропищал испуганным голоском:
— Брат паладин!.. Зайдите попрощаться с аббатом!
Леклерк резко остановился.
— Даже так? Брат паладин, разворачивайся побыстрее, пока настоятель не передумал.
Я торопливо ринулся к лестнице, молчаливые монахи в приемной пропустили меня, не проронив ни слова.
Аббат Бенедарий, едва я вбежал, опустил на столешницу книгу. Глухо звякнуло, что значит переплет из металла, но это вовсе не означает, что книга старинная, как раз сейчас такие и делают, да еще, как вижу, и с замочком, плотно скрепляющим обе обложки.
Не произнося ни слова, он провел ладонью над книгой, замочек проиграл короткую мелодию, щелкнул и повис на одной петле.
Аббат сказал понимающе:
— Вижу, такое знакомо… Откуда?
— Да так, — ответил я, — снилось, наверное.
— Эта книга, — бесстрастно произнес он, — содержит тексты, как сказано в ней, дошедшие от Изначальных. И этот способ защиты… уникален.
— Только в том, — сказал я, — что открыть можете только вы.
Он кивнул.
— Быстро схватываешь.
— Другие книги могут узнавать и открываться только своим хозяевам, — продолжил я. — Так что метод этот хорош, конечно. А что за тексты?
Он посмотрел как-то странно, а голос прозвучал с непривычной для него нерешительностью:
— Текст… Ах да, тексты… Их прочесть пока не удалось… Есть желание взглянуть?
— Если не вдарите, — ответил я, — то почему нет?..
Он коротко усмехнулся, кончики пальцев легко приподняли переплет, явно из легкого металла.
Я вытянул шею, страницы желтоватой бумаги, хотя это вряд ли бумага, заполнены значками в странном порядке, который показался хаосом, потом я уловил некие законы, хотя расположены не линейно, не столбиками, и даже не по кругу, а словно бы у переписчика рука двигалась то как шахматный конь, то по диагонали, пока не упиралась в обрез, а оттуда прыгала по закону «угол падения равен углу отражения»…
Ничего общего с тем, чем пользуется человек, книга не просто древняя, а непонятно, что это вообще, но странное чувство зудит в крови и отдается в мозгах, что хоть значки и слишком просты, хотя нигде не повторяются, во всяком случае пока еще не заметил, а такое богатство говорит о несметных возможностях этой письменности, если это письменность…
