Следующим утром просить у Эйдена выходной не пришлось, он сам все понял. Я сверилась с картой и поехала в Уинстэнли-Истейт. Видеть будущее никому не дано, но порой чувствуешь: впереди маячит что-то темное и зловещее, готовое проглотить с потрохами. Кожа натянулась и зудела, словно на меня снова брызнули краской. Я даже глянула в зеркало, хотя понимала: никакой краски нет, я смыла ее много месяцев назад.
Вскоре я ступила на запущенный двор Мэри, поднялась на крыльцо и, чувствуя себя комком нервов, постучала. Мэри открыла дверь, увидела меня и тяжело вздохнула. Что выражал ее взгляд, я так и не поняла.
– Рут Басси... Решила осмотреть мою хижину и самоутвердиться!
О чем она? Хочу самоутвердиться? Что за абсурд! Потрясенная до глубины души, я и ответить не смогла.
– После той стычки в галерее Сол Хансард на улицу меня вышвырнул. Наверное, хорошо, когда на твоей стороне такой любезный мужчина!
В сознании возникли странные ассоциации: сарказм ведет к агрессии, агрессия – к насилию. Я сжала кулаки и устремилась прочь.
– Стой! – крикнула вслед Мэри.
Я врезалась в стену – от страха дороги не разбирала! – и поцарапалась обо что-то острое. На блузке появилось красное пятнышко.
– Сейчас пластырь принесу, – сказала Мэри. – В ванной наверняка есть, если не засох совсем. От прежних хозяев остался. Давно пора было вырвать этот мерзкий сорняк!
Невообразимо, но Мэри жестом пригласила меня войти.
– Это вовсе не сорняк, – буркнула я, чтобы скрыть растерянность.
– Что?
– Ничего.
Мэри подошла и осторожно коснулась поранившей меня колючки.
– Так ты знаешь, что это за растение?
Я кивнула, не глядя на нее. Эти «сорняки» я видела в огромном количестве, правда, с такими острыми шипами – еще ни разу. Стоять спокойно не получалось: колотила дрожь.
– Ну так поделись.
Говорить о растениях казалось проще, чем о цели приезда.
– Это семпервивум, его специально на стене высадили.
Господи, какая же я идиотка, поранилась о безобидную колючку! Мэри теперь от смеха умрет.
– Тогда не стану вырывать, – не без сожаления проговорила Мэри. – Если нужен пластырь, пойдем.
Она ничуть не сомневалась, что от помощи я не откажусь, и черным ходом провела меня на кухню. Повсюду грязь и запустение – неужели здесь живет женщина?
– Что, потрясена обстановкой? – усмехнулась Мэри.
– Да нет...
– Как въехала, ни к чему пальцем не прикасалась.
Потом она добавила что-то о естественном очаровании, только я почти не слушала. Все мои мысли были об «Аббертоне». Как мне до него добраться? Почему я сразу не подумала о безнадежности затеи? А если взять и правду выложить? Нет, получится ерунда: «Мой приятель уверен, что убил вас много лет назад. Пожалуйста, подарите мне картину, которую отказались продавать в июне прошлого года, чтобы я убедила его: вы живы и здоровы».
Мэри велела ждать на кухне. Строго говоря, для крошечной царапины пластырь не требовался, но перечить я не решилась. Пустая кухня пугала, хотя дверь осталась открытой. Чтобы отвлечься, я мысленно перечисляла окружающие меня предметы: вот чайник, микроволновка, полотенце с вышитой надписью «Виллерс», картина, изображающая старый замок, пирамида из четырех пачкек мятного чая «Твиннингз»...
Сосредоточиться я не могла, успокоиться тоже и вышла в коридор. Пахло сигаретами, газом и прогорклым жиром. За приоткрытой дверью комнаты слева просматривался газовый камин, решетку которого покрывал толстый слой пыли, похожей на потускневшие блестки, и портрет мальчика – не ребенка, а уже подростка. Написав на стене «Джой дивижн», он отступил на шаг оценить свою работу. Лица не видно, только затылок. Я тотчас узнала манеру Мэри: казалось, мальчишка вот-вот обернется и перехватит мой взгляд. Картина смущала, волновала, тревожила – почему-то хотелось отвести взгляд. Как Мэри этого добивается? Неужели красками и кистью можно создать такое чудо?
Мэри по-девчоночьи спрыгнула с предпоследней ступеньки и оказалась рядом со мной так внезапно, что я вскрикнула от неожиданности.
– Прости, что напугала! Вот, – она протянула пластырь. Неужели она больше не злится? Неужели ее впрямь волнует моя царапина?
Я и отреагировать не успела, а Мэри уже отделила бумагу и, держа пластырь в зубах, задрала мне блузку. Я испуганно отпрянула и уперлась спиной в стену. Поздно! Мэри увидела и шрам, рассекающий мой живот пополам, и бюстгальтер – блузку она задрала куда выше, чем следовало.
Впрочем, белье Мэри совершенно не интересовало, ее глаза впились в шрам. После операции я случайно услышала медсестру, которая думала, что я еще без сознания: «Надеюсь, она не растолстеет, иначе будет не живот, а задница!» Стоявший рядом медбрат захихикал и назвал ее стервой.
Мэри зачарованно и совершенно бесстыдно глазела на мой шрам. Страшно хотелось одернуть блузку, но противиться воле Мэри не хватало пороху: я слишком хорошо знала, что за это бывает.
Мэри лизнула кончик пальца, аккуратно стерла кровь, приклеила пластырь и разгладила. «Сумасшедшая!» – перехватив ее улыбку, подумала я. Вдруг ее забота – лишь скрытое проявление агрессии? Если Мэри хотела унизить меня, то вновь своего добилась.
– Ну, что скажешь? – Мэри кивнула на портрет мальчика. – Нравится?
– Да...
– В чем дело? – искренне удивилась Мэри. – Тебе же нравятся мои работы! Одну из них ты прямо-таки мечтала заполучить!
– Они... они все хороши!
Чуть дальше висели еще две картины. На первой за столом сидели мужчина, женщина и мальчик, на второй тот же мужчина лежал на кровати, а женщина смотрелась в зеркало. Ее лицо я видела лишь отраженным, но даже так чувствовала насмешливость взгляда. Захотелось отвернуться. Яркие и незабываемые, полотна выделялись на фоне тусклых обоев, как сияющие в грязи бриллианты. Они казались совершенно неуместными, но без них в доме было бы пусто. Логике и здравому смыслу вопреки интуиция подсказывала, что дому номер пятнадцать по Мегсон-Кресент нужны картины Мэри.
– Да, эти картины не для украшения интерьера, – кивнула Мэри, приняв мой восторг за неодобрение. – Семейка дрянная во всех отношениях, но такова уж здесь жизнь. А ты смелая, раз решилась приехать. Эти в Уинстэнли-Истейт больше не живут, зато других таких же хоть пруд пруди!
– Вовсе я не смелая... – Она что, издевается? Не видит, что меня колотит от ужаса?
– Знаешь, я тебе рада. Хочу извиниться за тот июньский инцидент. Пугать тебя я вовсе не хотела.
«Смени тему, пожалуйста, смени тему!» Я стиснула зубы так, что челюсти заболели.
– Я ведь сама испугалась, и махровый эгоизм не позволил... – Мэри не договорила. – То происшествие... Оно ведь тебя больше не мучает?
