Я промолчал, так как не знал, что означает тема фолия в музыке.
– Речь идет о народной песне из Португалии, первоначально народном португальском танце под названием «фолия», – пояснил Атто, отвечая на мой невысказанный вопрос. – Это очень известная тема. Ее основа – музыкальная канва, назовем это так, очень простая структура, на которой музыканты импровизируют множество вариаций и виртуозных контрапунктов.
Мы затаили дыхание еще на минуту, прислушиваясь к музыке, которая постепенно вырисовывалась в мотив, то серьезный и строгий, то милый, то меланхоличный, но никогда не повторяющийся.
– Это прекрасно, – прошептал я, чувствуя, как кружится голова от этой волшебной музыки.
– Это бассо остинато, тоже с вариациями, который сопровождает контрапункты: он всегда покоряет мечтательные натуры вроде твоей, – захихикал Атто. – Однако в данном случае ты совершенно прав. До сих пор я всегда считал, что нет лучше вариаций на тему фолия, чем созданные маэстро Марэ из Версаля, однако эти, на итальянский манер, просто очаровательны. Действительно талантливый композитор, кто бы он ни был.
– А кто же был первым автором фолия? – полюбопытствовал я, когда отзвучала музыка.
– И все, и никто. Как я тебе уже сказал, это народный напев, старинный танец, который существует так же давно, как и память человеческая. Даже само название фолия окутано тайной. Подожди, дай мне прочитать, здесь что-то написано о Лоренцо де Медичи, – ответил Атто, стараясь прочесть какие-то стихи, однако почти тут же прекратил свою попытку. – Ты слышал? – прошептал он.
Я тоже это слышал. Два голоса. Один мужской, другой женский. Совсем рядом. И скрип гравия под чьими-то ногами. Мы огляделись. Никого.
– Ну, в конце концов, мы тут находимся с дружескими намерениями, – сказал Атто и перевел дыхание. – Нам нечего бояться.
Мы снова продолжили наши исследования. На меня произвели глубокое впечатление изречения на стенах «Корабля», прибывающие удалиться от мирской суеты и искать правду и мудрость В надежной гавани природы.
«Странно, – подумал я, – именно в этом месте, где мы ищем свидетельства тайной встречи трех кардиналов, читались слова о том, что следует презирать политические и деловые хлопоты». Сам я уже почти полностью отошел от общественных дел: я отказался писать для газет и окопался вместе с Клоридией на своем маленьком поле. Атто же, наоборот, и спустя семнадцать лет занимался этим, да еще как. Однако в этот момент (впрочем, я мог и ошибаться) мне показалось, что эти строчки, с мягким нажимом указывающие на бренность сего мира, наложили на его лицо тень сомнения и раздумий.
– Какие стихи! Ты их знаешь, читаешь в сотый раз, но тем не менее кажется, что они всегда могут сказать тебе что-то новое, – заметил он про себя.
Между арками мы прочли прекрасные стихи о временах года Мариино, Тассо и Алеманни, а также двустишия Овидия. И сразу же наше внимание привлекли новые мудрые мысли, которые мы обнаружили высеченными в нише между окнами на стене палаццо:
«Кто потерял доверие, тому уже больше нечего терять»;
«Кто не имеет друзей, не будет счастлив»;
«Тот, кто быстро обещает, чаще всего потом очень долго жалеет об этом»;
«Тот, кто всегда смеется, тот часто обманывает»;
«Кто бежит за игрой, обеднеет в конце»;
«Кто пытается обмануть, тот часто бывает сам обманут»;
«Кто плохо говорит о других, тот пусть сначала подумает о самом себе»;
«Кто правильно предполагает, тот дает хорошие советы»;
«Кто имеет уважение, у того будет и все добро»;
«Кто хочет иметь много друзей, тот пусть испытает немногих»;
«Кто не рискует, тот не выигрывает»;
«Кто верит, что знает много, тот понимает меньше».
– Проклятие, – вдруг прошептал Атто.
– Что с вами?
Он на мгновение замолчал.
– Как так может быть, что ты ничего не слышал? Какой-то звук, прямо передо мной.
– Честно говоря… Мне показалось, что треснула ветка.
– Ветка, которая ломается сама собой? Это было бы очень интересно, – поддел он меня, оглядываясь по сторонам и с трудом переводя дыхание.
Я не хотел говорить ему о своих впечатлениях, но наша разведка как будто шла двумя параллельными путями: письмена, которые мы расшифровывали, и таинственные звуки, которые пугали нас. Словно это были две разные реальности: начертанные слова и звуки из ниоткуда, бросающие вызов одни другим.
Еще раз набравшись храбрости, мы отправились дальше. Список изречений продолжался во второй нише:
«Кто хочет иметь все, тот умрет от жадности»;
«Кто не ведает лжи, тот верит, что все говорят правду»;
«Кто привык делать зло, не думает ни о чем другом»;
«Кто оплачивает долги, тот извлекает из этого прибыль»;
«Кто хочет много, не должен требовать мало»;
«Кто проверяет каждое перышко, никогда не застелет постель»;
«Кто не уважает других, не заслуживает уважения к себе»;
«Кто не ценит других, того не ценят другие»;
«Кто покупает вовремя, тот покупает выгодно»;
«Кто не знает страха, тот подвергает себя опасности»;
«Кто сеет добродетель, тот пожнет славу».
И в третьей нише:
«ОСТЕРЕГАЙСЯ:
Бедного алхимика,
Больного врача,
Внезапной ярости,
Подстрекаемого безумца,
Ненависти господ,
Общества предателей,
Лающей собаки,
Молчащего мужчины,
Общения с ворами,
Нового трактира,
Старой проститутки,
Ночной ссоры,
Мнения судей,
Сомнения врачей,
Рецепта аптекарей,
«И так далее» нотариуса,
Злобы женщин,
Слез проституток,
Лжи торговцев,
Воров в доме,
Возвращающейся служанки,
Ярости народа».
– Старым шлюхам и мнению судей доверять нельзя, это уж точно, – согласился Атто с улыбкой.
Наконец, в четвертом углублении был последний ряд мудрых сентенций.
«ТРИ ВИДА ЛЮДЕЙ СТОИТ НЕНАВИДЕТЬ:
Высокомерного бедняка,
Жадного богача,
Сумасшедшего старика.
СЛЕДУЕТ ИЗБЕГАТЬ ТРЕХ ВИДОВ ЛЮДЕЙ:
Певцов,
Стариков,
Влюбленных.
