Разумеется, вместе со своим сообщником.
С тяжелым сердцем я отправился дальше. Я тоже не заметил, что аттракцион со змеей служил лишь для привлечения пары наивных простаков, которых сообщник паулиста потом лишил их кошельков. Два настоящих мастера своего дела: как только запахло жареным, они тут же растаяли, словно снег на солнце. А если это были два черретана? Сфасчиамонти говорил, что каждый черретан – попрошайка, а попрошайничество – самое доходное на свете ремесло. Неужели это означало, что любой нищий с большой долей вероятности являлся и черретаном? «Если это правда, то, значит, я на протяжении многих лет, ничего не подозревая, подавал милостыню целой армии преступников, заполонивших город», – с ужасом подумал я.
Я отвлекся от размышлений, которые мне самому показались слишком фантастическими, и мысленно вернулся к своему падению, когда я смотрел в глаза смерти. Что спасло мне жизнь? Молитва проходящих мимо паломников или телега с навозом? Без сомнения, прямой причиной моего спасения был навоз. Следовательно, я обязан жизнью случаю? Однако я открыл глаза, как раз когда шла процессия набожных странников, и чудесным образом пришел в себя от их пения. Я мог бы умереть во время падения от разрыва сердца, но этого не произошло. Следовательно, на меня пролилась милость Божья, ибо те паломники в своей праведности дали обет любви и милосердия?
Но настолько ли действенны такие обеты? «С точки зрения паломников, они были настоящими сердечными обещаниями, – подумал я. – Но, – нашептывал я себе, проходя мимо бедной на вид, но очень дорогой гостиницы для паломников, которая, как я знал, принадлежала одному кардиналу, – существовало и кое-что иное, что стояло за этими молитвами и, очевидно, не было столь невинным и простым: организация святого года».
Я точно знал, поскольку это было общеизвестно, что Папа Бонифаций VIII объявил 1300 год от Рождества Христова святым с самыми лучшими намерениями. Следуя достойным традициям предыдущих Пап, которые один раз в сто лет даровали верующим полное отпущение всех грехов, если те посетят храмы Святого Петра и Святого Павла на Ватиканском холме, Папа Бонифаций VIII официально учредил святой год, причем к прежним деяниям во имя искупления грехов присовокупил паломничество только верующих в базилику Святого Павла и установил для посещений определенные дни.
Новость со скоростью ветра распространилась по всему христианскому миру, найдя отклик в сердцах верующих, словно об этом провозгласили райские ангелы с трубами. Успех был ошеломляющим. Толпы паломников в том далеком 1300 году устремлялись в Рим со всех концов: верующие спускались с пастбищ Аппенин, преодолевали долины и ущелья, крутые склоны и расщелины скал, горные вершины и плоскогорья, проходили города и села, переправлялись через реки и моря, высаживались на далеких побережьях, – и все они несли с собой (как для дорожных расходов, так и для пребывания в Риме) туго набитые кошельки, обстоятельство, крайне важное не только для Пап, но и для всех римлян, чрезвычайно приветствуемое ими.
Перед началом большого паломничества отправляющиеся в Рим вынуждены были жертвовать самым дорогим: крестьяне оставляли свои поля, торговцы забрасывали дела, пастухи продавали свои стада, а рыбаки – лодки. Но не для того, чтобы заплатить за проезд(с начала идо конца они шли пешком, как каждый истинный паломник), а больше для того, чтобы найти для себя временное пристанище в Вечном городе, – именно оно стоило безбожно дорого. Ночевка под открытым небом совершенно исключалась: если человек сразу же не становился жертвой карманных воров и грабителей или убийц, то уж папские стражники позаботились бы о том, чтобы у несчастного навсегда отпала охота к паломничеству. О да, зачем спать на улице, когда Папа собственной персоной предоставляет огромное количество прекрасных квартир для размещения пилигримов? Братства и хосписы делали все, что могли, тем не менее мест не хватало. Говорят, что в святом 1650 году даже могущественная свояченица Папы, пресловутая донна Олимпия, скупала пансионы и постоялые дворы, чтобы устремлявшиеся в Рим паломники приносили ей хороший доход. На самом деле все римляне имели прибыль от столь святого дела. Многие из них не долго думая превращали свои квартиры в пансионы, прекрасно понимая, что настоящие гостиницы в любом случае не смогут вместить всех паломников. Итак, бедных людей, когда они, еле держась на ногах после трудного путешествия, добирались до ворот Святого города, с ангельской улыбкой на устах встречали местные жители, предупредительные и бесконечно сострадающие. Но как только хозяева заходили в комнату, ангелы превращались в злобных волков: в комнату, где едва помещалось четверо, они набивали по десять человек, простыни были грязными, подушки – вонючими, манеры хозяев – грубыми, а еда (очень дорогая) – просто помоями. Все подозревали, что внезапный скачок цен на продукты был вызван искусным обманом и тем, что их доставку специально ограничивали. В плохом качестве еды тоже видели мошенничество: несвежее мясо и старый сыр, как утверждали (опять же, это было только подозрение), ловко подмешивали к свежим продуктам.
Вообще-то паломники были убеждены, что спать под открытым небом на голой земле – богоугодное дело, которое может быть зачтено при отпущении грехов, и поэтому они безропотно сворачивались калачиком. Однако посреди ночи их бесцеремонно будили сбиры. Для начала они основательно избивали людей, говоря, что те якобы портят вид города и нарушают общественный порядок, а потом говорили: «Вы паломники? Чего же вам пришло в голову спать, как нищим? Для таких, как вы, тут есть гостиница сразу за углом». Таким образом, несчастные были вынуждены за невообразимую цену снимать комнаты в пансионах, хозяева которых были родственниками Папы или иерархов Церкви.
Были и другие, еще более позорные эпизоды. Некоторых паломников, еле живыми добравшихся до ворот Рима, похищали банды работорговцев, которые сначала основательно избивали беззащитных людей, а потом заставляли работать на полях, чтобы через много месяцев, униженных и отупевших от работы, отпустить на свободу.
Но вера, которую не могли поколебать подобные неприятные мелочи, на протяжении столетий привлекала в Святой город славные толпы верующих, а с ними – и поток денег: самыми давними известными мне примерами был 1350 год, когда на протяжении поста и Пасхи в Риме побывал один миллион двести тысяч паломников, а на Троицу – еще восемьсот тысяч. В 1450 году апостольская казна получила сто тысяч флорентийских гульденов (что было отпраздновано обращением в истинную веру более сорока евреев и среди них одного раввина). А в 1650 году, за пятьдесят лет до юбилейного года, который мы сейчас праздновали, сюда прибыло шестьсот тысяч паломников. Для всех это означало великий праздник и хорошую прибыль: для сапожников, ставивших римским пилигримам новые подметки, для хозяев трактиров, кормивших их, для продавцов воды, утолявших их жажду, а также для всех торговцев, которые могли хоть что-то предложить – четки, изображения святых, скамеечки, лечебные травы, вино, молитвенники, хлеб, одежду, настоящие реликвии, бумагу и перья для письма, газеты, путеводители по Риму и всяческие подобные товары.
Бонифаций VIII предполагал отмечать юбилейные святые годы Церкви раз в сто лет. Этот интервал был задуман как знак всем грешникам, что невозможно злоупотреблять милостью и терпением Всевышнего.
