— Ну, — сказал Кройд, — в первый день, да и потом доктор
Рудо рассказал мне о некоторых теориях, популярных в психологии. Он даже был
знаком с людьми, которые их разрабатывали — некоторое время учился с Фрейдом, а
позднее в институте Юнга в Швейцарии занимался исследованием проблемы
dauerschlaf. От него я узнал об идеях Фрейда касательно детской сексуальности,
стадиях развития, очищения, про ид
[4]
, эго и суперэго. Про
теорию Адлера
[5]
о стремлении к самоутверждению и родовую травму
Рэнка
[6]
. Про то, что Юнг изучал типы личности и создал теорию
индивилуации
[7]
. По мнению Рудо, в этом много разумного и
полезного — для одних людей больше, для других меньше. Его самого интересовал
лишь результат, эмоциональный итог, позволяющий пациенту справляться с
проблемами, встающими у него на пути. Он считал, что жизнь — это компромисс
между тем, чего тебе хочется, и тем, что ты получаешь, и в этой Сделке всегда
участвует страх; причем совсем не важно, какой из классических источников его
рождает, просто он есть, и все. А мы лжем — все до единого, — чтобы справиться
с этим страхом. Лжем о мире и о самих себе. Эту идею он почерпнул у драматурга
Ибсена
[8]
, называвшего большое фальшивое сооружение, которое
человек возводит в свою честь и в честь окружающего его мира, «жизненной
ложью».
Рудо считал, что это присуще каждому человеку и лишь степень
фальши отличает психоз от невроза. Его подход к проблемам неорганического
свойства заключался в том, что он стремился найти в жизни пациента ложь, а
потом обрабатывал её таким образом, чтобы человек, обратившийся за помощью,
смог в дальнейшем справляться со своими проблемами самостоятельно. Не
избавиться от этой лжи — вовсе нет. Доктор утверждал, что в некотором смысле
она даже необходима. Стоит попытаться её разрушить или воздействовать слишком
сильно, и можно навредить личности, довести пациента до сумасшествия. Он
рассматривал терапию как средство, позволяющее экономить ложь, чтобы люди, нуждающиеся
в помощи, могли легче приспособиться к жизни.
Кройд помолчал немного, сделал глоток пива.
— Получается, что он считает врача чем-то вроде Господа
Бога, — заявила Ханна. — Ты поможешь ему подобрать ключик к своей личности, он
войдет, оглядится по сторонам и будет решать, что следует выбросить, что
оставить, а что переделать.
— Угу, звучит именно так, — согласился Кройд, — если
посмотреть, как вы предлагаете.
— Предположим, такой подход к лечению пациентов и приносит
плоды... Похоже, что иногда даже небольшое изменение, внесенное с самыми
лучшими намерениями, может причинить вред — имейте в виду, мы не рассматриваем
вариант сознательного нанесения вреда. Он именно так с вами и поступил? Вмешался
в ваше представление о самом себе и окружающей действительности?
— Не совсем, — ответил Кройд. — Не намеренно и не впрямую.
Он объяснил мне, что очень хочет изучить мою жизненную ложь, поскольку ему
необходимо узнать мои страхи. Ведь они имеют непосредственное отношение к курсу
лечения, которое он намерен предпринять для стабилизации моего состояния.
— А вы и вправду набрались всяких разных словечек, верно?
— За время, что он мной занимался, я прочитал массу
специальной литературы. Думаю, все так поступают.
Кройд выпил ещё немного пива.
— Ну а теперь вы тянете время? — спросила Ханна. — Потому
что не хотите раскрывать мне тайну ваших страхов? Если они не имеют
существенного значения для этой истории, можете умолчать.
— Боюсь, вы правы, — признался Кройд. — Но, пожалуй, я не
стану ничего скрывать — нужно, чтобы рассказ получился полным. Я не знаю, что
вам про меня известно...
— Марк Медоуз кое-что мне о вас поведал. Но мало. Вы надолго
засыпаете. Надолго пропадаете...
Он покачал головой:
— Я не это имел в виду. Видите ли, я не сразу решился
обратиться за помощью к психоаналитику. Скажу честно: я гораздо больше читал
литературы по психологии и всему, что с ней связано, чем может показаться,
причем не просто книжки типа «помоги себе сам», а очень серьезные научные
труды. Я стараюсь не демонстрировать свои познания. Мне прекрасно известно, что
значит быть психом — по-настоящему не в своем уме. Я глушу себя регулярно при
помощи амфитаминов, потому что боюсь засыпать. И, как правило, в конце концов
дело заходит слишком далеко; прекрасно помню несколько абсолютно идиотских и
несколько ужасных поступков, которые совершил, когда мое сознание и ощущения
были вывернуты наизнанку. Я отлично знаю, что такое психоз, и боюсь его почти
так же сильно, как сна.
Кройд рассмеялся.
— Почти, — повторил он, — потому что на самом деле они
связаны между собой. Мне это показал Рудо; думаю, только за одно это я должен
быть ему признателен.
— Я не понимаю, — проговорила Ханна, когда Кройд поднялся и
стал наблюдать за начавшимся неожиданно дождем.
— Моя мать сошла с ума, — сказал он, — после истории с
вирусом. Может быть, я сыграл немаловажную роль в её безумии. Вполне возможно,
что это все равно произошло бы. А может, у неё был шизоидный ген. Я любил её и
видел, как она изменилась. Последние годы моя мать провела в разных сумасшедших
домах, в одном из них и умерла. Тогда я много об этом думал — боялся, что и
меня ждет такой же конец. Я опасался тех перемен, которые видел в матери. А
потом, каждый раз, принимая таблетки, чтобы продлить время бодрствования, я и в
самом деле становился безумным. Я знаю, что она чувствовала, через какие
испытания прошла...
— В таком случае, возможно, лучше не сражаться со сном? —
спросила Ханна. — Ведь он все равно побеждает.
Кройд посмотрел на неё с улыбкой.
— Рудо задал мне точно такой же вопрос, — сказал он и
медленно вернулся к столу. — Тогда я не знал, как на него ответить. Но доктор
Рудо помог мне разобраться. Это часть моей жизненной лжи. — Кройд уселся и
сложил руки на груди. — Как я понимаю, сон для меня означает серьезные и
неизвестные перемены. В каком-то смысле он все равно что смерть, и тут на
поверхность всплывают стандартные страхи. Рудо заставил меня заглянуть в самые
глубины — и я увидел там ещё и боязнь безумия. Я знаю, что изменения неизбежны,
и на каком-то примитивном уровне боюсь проснуться сумасшедшим, совсем как моя
мать; я боюсь остаться таким навсегда. Я же видел, какой она стала.
И тут Кройд рассмеялся.
