– Я скажу, что это звучит весьма привлекательно, хотя
вряд ли я сумею добраться до твоего углубления.
– Попытайся. Еще чуть-чуть.
– Ладно.
Я с трудом поднялся на ноги, покачнулся и сделал несколько
неверных шагов вперед. «Если упаду, – решил я, – то больше вставать
не буду. Будь что будет».
В голове у меня было пусто и легко, а тело вдруг налилось
свинцовой тяжестью. Однако я продолжал идти. Еще сотня футов…
Вомбат завел меня в скрытый тупичок, находящийся в стороне
от прохода, по которому мы продвигались. Я повалился на землю, и окружающий мир
завертелся в бешеной пляске.
Мой спаситель вроде бы сказал:
– Я ухожу. Жди здесь.
– Ясное дело, – кажется, ответил я.
Меня снова охватил абсолютный мрак. Опаленная, хрупкая вещь
(место) неопределенного размера (продолжительности). Я был в ней и, наоборот –
равномерно распределен, одновременно полностью содержался внутри и снаружи
системы кошмаров, мое сознание находилось в С в степени (-n), а еще –
холоджаждажархолоджаждажар, словно период бесконечной десятичной дроби, повсюду
(где угодно) на воображаемом уровне, который окружал…
Вспышки и образы…
– Ты меня слышишь, Фред? Ты меня слышишь, Фред?
Вода по капле стекает мне в рот. И снова мрак. Вспышка. Вода
на лице, во рту. Тени. Стон…
Стон. Тени. Мрак – уже не такой чернильно-черный. Вспышка.
Много вспышек. Свет, проникающий сквозь ресницы, тускло. Перемещающаяся подо
мной земля. Стон – мой.
– Ты меня слышишь, Фред?
– Да, – сказал я, – да…
Движение прекратилось. Я услышал разговор на языке, который
мне не удалось узнать. Потом земля поднялась мне навстречу.
– Ты в сознании? Ты меня слышишь?
– Да, да. Я уже сказал «да». Сколько раз…
– Похоже, он действительно пришел в себя. – Это
поверхностное замечание было сделано голосом моего нового друга вомбата.
Однако я слышал еще один голос, хотя из того положения, в
котором лежал, не мог рассмотреть говорившего. А повернуть голову было так
трудно…
Я пошире открыл глаза и увидел, что лежу на плоской,
порозовевшей от лучей восходящего солнца земле.
Все события предыдущего дня медленно предстали перед моим
мысленным взором, выбравшись из того места, где живут воспоминания, когда мы
ими не пользуемся. Мои воспоминания вместе с выводами, которые я сделал из них,
в той же мере, как и состояние моих мышц, были причиной того, что мне так не
хотелось поворачивать голову, с тем чтобы посмотреть на моих спутников. К тому
же просто лежать было совсем не плохо. Если я подожду достаточно долго, может быть,
в следующий раз я приду в себя в каком-нибудь другом месте.
– Послушайте, – проговорил незнакомый
голос, – не желаете ли откушать бутерброд с ореховым маслом?
Осколки разбитых грез осыпали меня с ног до головы.
Задыхаясь, я немного переместился и увидел длинные тени, упавшие на землю.
Очертания были такими странными, что, когда мне наконец удалось поднять голову
и рассмотреть кенгуру ростом более шести футов, стоящего рядом с вомбатом, я не
слишком удивился.
Кенгуру наблюдал за мной сквозь темные очки, одновременно
доставая коробку с бутербродами из своей сумки.
– Ореховое масло богато протеином, – наставительно
сообщил он.
Глава 4
Находясь на высоте двадцати или тридцати тысяч миль, я
вполне мог бы насладиться замечательным зрелищем: Калифорния отрывается от
континента и исчезает под водами Тихого океана.
К сожалению, этого не произошло. Весь мир оторвался и
куда-то исчез, в то время как корабль продолжал свой полет, а у меня за спиной
шел спор. Тем не менее события развивались с такой скоростью, что мне казалось
возможным: промашка Сан-Андреаса еще даст мне несколько возможностей стать
свидетелем столь желанного зрелища, обеспечив какого-нибудь писателя из
далекого будущего материалом для книги, посвященной особенностям этого древнего
мира и тому, с каким удивительным мастерством была предсказана его гибель.
Когда тебе нечего делать, всегда можно предаться надеждам.
Поскольку сквозь иллюминатор, возле которого я сидел,
отдыхая и вполуха прислушиваясь к горячему спору между Чарвом и Рагмой, я видел
Землю и усыпанное звездами пространство вокруг нее – расстояние из
расстояний, – меня охватило изумительное ощущение, рожденное, вне всякого
сомнения, тем, что я пришел в себя после недавних страданий. Почти
метафизическое удовлетворение акрофилических стремлений в сочетании с
усталостью, которая медленно и легко охватывала все мое существо, словно
изумительный снегопад из крупных снежинок.
Я еще никогда не был на такой высоте, не видел подобных
гигантских пространств и был не в силах охватить их взглядом, меня переполняли
мысли о космосе, космосе и снова космосе. Красота основ, как она есть и могла
бы быть, протянула ко мне руки, и я вспомнил строчки, которые набросал
давным-давно, сожалея, что мне приходится оставить занятия математикой, чтобы
не получить диплома по этому предмету.
Лишь Лобачевский узрел наготу Красоты
Она изгибается здесь, и вон там она изгибается
Ее ягодицы мудры,
А ее параллельные прямые
Соблазнительно переплетаются,
Ее треугольник – средоточие радости,
Ведь он меньше ста восьмидесяти градусов
Двойная симметрия ее песнопений
Не повергла великого Римана в волнение.
Он любуется незатейливыми простушками,
Смазливыми тевтонскими толстушками!
Но эллипс хорош далеко не всегда,
Скинь, скромность, покровы свои
И да предстанет пред нами во всей наготе Красота!
О гипербола, о тебе я мечтаю в ночи.
Весь мир – извивы, мне говорят,
А на прямой не ищи ничего
Перед смертью я Бога молю об одном
Видеть мир глазами Его
Меня клонило в сон. Я периодически терял сознание, потом
приходил в себя, не имея ни малейшего представления о течении времени. От
часов, естественно, не было никакого проку. Я изо всех сил старался не впасть в
забытье снова; во-первых, потому что хотел продлить эстетическое удовольствие,
которое испытывал, а во-вторых, я считал, что неплохо было бы понять, что
происходит вокруг.
