Я рад, что вы спросили. В Алжире живет насекомое, похожее на
осу, известное под именем Scolia cilata. Оно спит всю зиму в своем гнезде,
устроенном в песке, а в марте пробуждается. Самка этого насекомого, что не
является таким уж редким явлением среди перепончатокрылых, продолжает спать еще
месяц. Самец, естественно, начинает испытывать беспокойство и направляет свой
близорукий взгляд в другие дали. И вдруг!.. Что расцветает как раз в это время
здесь, неподалеку? Конечно же, грациозная орхидея Orphys speculum, чьи цветы
поразительно похожи на тело самки заинтересовавшего нас насекомого. Остальное
совсем не трудно предсказать. Именно таким образом происходит опыление орхидеи
– самец осы летает от цветка к цветку и дарит их своим вниманием. Оукс Эймс
назвал этот процесс псевдокопуляцией, симбиотической связью двух совершенно
разных репродуктивных систем. Орхидея Cryptostylos leptochila точно так же и с
той же целью соблазняет самца осы наездника, правда, она при этом достигает
невероятных высот в своей изощренности, поскольку испускает точно такой же
запах, что и самка соблазняемого ею наездника. Коварная. Восхитительная. В
строго философском смысле можно говорить о разнообразных сторонах морали.
Именно для этого и нужно образование. Если бы не мой дорогой окаменевший
дядюшка и если бы не президент Элиот, я, вполне возможно, никогда не получил бы
возможности испытать те чудесные ощущения, что озаряют своим светом состояние
моей души.
Вот например, когда я лежал там, все еще не совсем понимая,
где находится это «там», я вспомнил занятия, посвященные орхидеям, и
одновременно меня коснулись совсем непонятные и необъяснимые звуки, тени и
цвета. Я моментально пришел к следующему выводу: часто вещи не являются тем,
чем кажутся, впрочем, иногда это не имеет никакого значения; человеческое
существо можно обидеть множеством самых отвратительных способов, которые
непосредственно задевают его спинной мозг.
К этому моменту я уже начал робко изучать среду, в которой
оказался.
«Ой-ой-ой! Ой-ой-ой!» и снова «Ой-ой-ой!», – произносил
я. Как долго это продолжалось, не мне судить. Неожиданно среда откликнулась на
мои стенания, всунув термометр мне в рот и принявшись считать мой пульс.
– Пришли в себя, мистер Кассиди? – спросил голос,
только вот я не понял, кому он принадлежал – женщине или какому-то бесполому
существу.
– Блюм, – ответил я, силясь рассмотреть лицо
медсестры, и поспешно прикрыв глаза, как только мне это удалось сделать.
– Вам очень повезло, мистер Кассиди, – сказала
она, вынимая термометр. – Я пойду позову доктора. Он с нетерпением ждет
возможности поговорить с вами. А вы полежите спокойно. Не напрягайтесь.
Поскольку я не испытывал особого желания соскочить с кровати
и заняться отжиманиями, мне было совсем не трудно выполнить ее распоряжение.
Я еще раз попробовал оглядеться по сторонам. На этот раз все
выглядело совершенно нормально. Понятие «все» включало в себя больничную палату
на одного человека и меня на кровати, которая стояла у стены возле окна. Я
лежал на спине и довольно быстро сумел обнаружить, до какой степени моя грудь
замотана в бинты и пластырь. Представив себе, что повязку когда-нибудь будут
снимать, я невольно поморщился. Тем, кто не искалечен, не принадлежит
монопольное право на предчувствия.
Несколько минут спустя мне показалось, что здоровенный
молодой парень в белом халате, из кармана которого свисал стетоскоп, внес в
палату улыбку и доставил ее прямо к моей постели. Переложив мою карточку из
одной руки в другую, он потянулся ко мне. Я решил, что его заинтересовал мой
пульс, но доктор схватил мою руку и начал ее изо всех сил трясти.
– Мистер Кассиди, я доктор Дрейд! Мы встречались с вами
раньше, но вы этого не помните. Я вас оперировал. Рад, что вы можете пожать мне
руку. Вы очень везучий человек.
Я откашлялся, и мне стало больно.
– Приятная новость, – сказал я.
Доктор взял мою карточку.
– Поскольку ваша рука находится в такой прекрасной
форме, не могли бы вы поставить подпись вот на этих бумагах?
– Минутку, – заметил я. – Мне ведь даже
неизвестно, что вы со мной делали. Так что я не собираюсь ничего подписывать.
– О, это вовсе не то, о чем вы подумали, – пояснил
доктор. – Те бумаги вас попросят подписать, когда вы будете нас покидать.
Я просто хотел получить разрешение воспользоваться своими заметками и
фотографиями, которые мне посчастливилось сделать во время операции, для
статьи, которую я хочу написать.
– Для какой такой статьи? – спросил я.
– Статьи, посвященной причине, которая позволила мне
назвать вас очень везучим человеком. Вам ведь выстрелили в грудь, знаете ли.
– Ну, это я и сам понял.
– Любой другой человек на вашем месте был бы уже
покойником. Только не старина Фред Кассиди. А знаете почему?
– Скажите мне.
– Сердце у вас не в том месте.
– Да?
– Вы что, до сих пор не знали об особенностях своей
системы кровообращения?
– Не совсем, – сказал я. – Правда, до сих пор
мне еще никто не стрелял в грудь.
– Так вот, ваше сердце является зеркальным отображением
обычного сердца. Vena cavae
[11]
выполняет функцию аорты, а
легочная артерия получает кровь из левого желудочка. Ваши легочные вены несут
свежую кровь в ушко правого предсердия, а правое предсердие качает ее через
дугу аорты, которая сдвинута вправо. Правые камеры вашего сердца,
следовательно, имеют более плотные стенки, которые у обычных людей расположены
слева. Если бы кому-нибудь выстрелили туда же, куда попали вам, было бы поражено
левое предсердие или, возможно, аорта. В вашем же случае пуля прошла на
безопасном расстоянии от inferior vena cava
[12].
Я снова закашлялся.
– Ну, пуля, конечно, причинила вам вред, –
продолжал доктор. – Дырка в груди у вас все-таки есть. Я ее довольно
аккуратно заштопал. Скоро вы встанете на ноги.
– Отлично.
– Так вот, как насчет вашей подписи…
– А? Ладно. Все для науки и прогресса.
Подписывая бумаги и раздумывая о том, под каким углом летела
пуля, я спросил доктора:
– А как я сюда попал?
– Вас привезла в приемный покой полиция, – ответил
доктор Дрейд. – Они не проинформировали нас о причинах возникновения
ситуации, которая привела к перестрелке.
– Перестрелке? И сколько же было выстрелов?
