— Лежи!
Осталась лежать. Одна из эйтн молча закрыла окно. Вторая подошла ко мне, остановилась, пристально глядя. И мне вдруг стало очень страшно. А затем последовал вопрос:
— Хассар Нрого был нежен с тобой?
— Э-э-э… — протянула я.
В этот момент раздался очередной вопль, а затем чей-то сдавленный крик. Обе эйтны разом метнулись к окну… вот только ничего человеческого в их движениях не было. Потому что сначала к проему в стене рванули их тени и лишь затем обе женщины, с головы до ног замотанные в темное.
— Ой, мама! — испуганно вскрикнула я.
На мою реакцию они внимания не обратили, всецело поглощенные происходящим во дворе. Затем одна выругалась, вторая прошипела:
— Да что он себе позволяет?!
— Она — Единственная. Он вправе отменить наказание.
— Она покушалась на здоровье дочери хассара! Это преступление.
— Мы должны вмешаться!
И обе черномотанки развернулись и величественно, но при этом крайне быстро покинули помещение моей спальни. А я осталась полулежать на постели, пытаясь понять произошедшее!
Да, пытаясь уже хоть что-то понять!
Вдруг приоткрылась дверь. В комнату вошла Ашара, демонстративно прижав палец к губам. Ее намек был непонятен ровно две секунды, потом дверь открылась шире и появилось девять служанок вместе с той, у которой черный пояс поверх балахонов. И вся эта армия направилась к одной маленькой и больной мне!
— Эй, а что вы делаете? — Я испуганно смотрела на их приближение.
— Вас просто вымоют, — заверила Ашара.
Я решила поверить.
* * *
Мыли меня быстро и бережно, но на столике, не опуская в ванну полностью. Вода была теплая и какая-то беловатая, но особо разглядеть не получалось — сил совершенно не было. Дикая слабость и ломота во всем теле, как после гриппа. А еще болело горло и было трудно глотать, но это, скорее, я его сорвала, пока кричала.
Потом вытерли насухо, очень осторожно… а еще в ванной было освещение плохое, потому как мне почему-то казалось, что у меня все тело мертвенно синюшное, а вода после моего омывания приобрела розовый оттенок. Зато потом, когда меня таки принесли в спальню и уложили, я поняла жуткое — я реально белая и обескровленная! Дикая слабость тому подтверждение.
Как я дотерпела до момента, когда уйдут служанки, ума не приложу. Но, едва рядом со мной осталась Ашара, под предлогом того, что нужно накормить, я сорвалась:
— Что происходит? — И ловко отвернулась от ложечки с какой-то бурой бурдой.
Но старуха не ответила. Сидела молча и словно прислушивалась. А потом едва заметно указала на свой передник, а точнее, на карман. Превозмогая слабость, я полезла в чужой карман! И вот до чего я уже докатилась — с первыми встречными сплю, по чужим карманам шастаю, что дальше будет?
Обнаружила сейр, включила, увидела встревоженное мамино лицо, услышала приглушенное:
— Я тебя сама убью! — и уже тише: — Наушник. Один.
Молча вытащила из сейра динамик, вставила в ухо и услышала:
— Сейр спрячь. Ничего не говори сейчас. И вообще — поесть бы тебе.
Молча лезу в чужой карман повторно, засовываю сейр, затем послушно открываю рот и позволяю себя кормить. А мама начала говорить:
— Так, Пантеренок, слушай меня внимательно. Первое, только отвечай иносказательно, — он понял, кто ты?
— Нет, не хочу больше, — сообщила я, отворачиваясь от ложки, протягиваемой Ашарой.
— Это хорошо. Потому что, Кирюш, ты не того воина выбрала. Совсем не того! Я просила найти бедного, следовательно, слабого! В этом случае последствия были бы незначительными… После всего. И ты дошла бы до Наски, он отнес бы во дворец, и ты не страдала бы… как после Нрого, например. Киран, Кирочка, Кирюсик… что ж ты с собой делаешь?!
— Еще пара ложек, и я взорвусь! — сообщила я Ашаре, но на самом деле совсем не ей.
— Поняла. Ругать бессмысленно. Но, Кира… Ты умереть могла!
— А из чего это сделано? — вопрошаю у старухи.
— Плоды сарда, — ответила Ашара.
— Почему такие последствия? — верно поняла мой вопрос мама. — Понимаешь, Кирюш, когда происходит процесс слияния, мужчина вносит свою микрофлору в тело женщины. Обычно женщина этого не замечает даже, если дело касается обычных мужчин. Воины Иристана — они иные. И микрофлора у них иная совершенно — она агрессивная. Попадая в тело женщины, она начинает подавлять ее иммунную систему.
— Вирус… в смысле, вкусно, дайте еще.
— Да, почти как вирус. Очень мощный вирус. Но особенно негативные последствия, когда это попадает непосредственно в кровь.
— Странный… вкус.
— На Иристане много странного. — Мамин голос стал очень грустным. — И я… я так не хотела, чтобы ты со всем этим сталкивалась, Кирюш… Я так этого не хотела.
— Предупреждать нужно… прежде чем ложку совать.
— Слушать старших нужно, а не выеживаться, подсовывая родной матери собственного жениха!
— Все лучшее — старшим!
— Не умничай, за дверью человек двадцать!
— Эм…
— Что делают? А это самое интересное — они принесли тебе дары от Нрого. Видишь ли, на Иристане девственность очень высоко ценится, и не у каждого воина есть средства оплатить столь драгоценный дар, тот единственный дар, который может принять воин.
— Еще, пожалуйста, — попросила я Ашару, та понимающе улыбнулась. — Только предупреждай, прежде чем всовывать!
— Прости. — Голос у мамы был виноватый. — Я не могла сказать тебе сразу. И не хотела, чтобы ты теряла невинность с Нрого, потому что после него умирали, Кирюш, и умирали многие. Не знаю, что с ним не так, но невинность, отданная Нрого, оборачивалась тихой медленной смертью через полгода, год. Выжило всего трое, но ни одна не смогла зачать.
Да уж, нерадостная информация, в свете которой отец и вовсе мерзавец! Но интересовало меня сейчас другое совсем. Мама сказала, что не у каждого воина есть деньги на плату за девственность и в то же время приказала найти бедного воина. Это что же получается? Это я как будто корысти ради пошла и отдалась воину?! И вспомнились мне его слова: «Ты сама пришла ко мне, тьяме. Ты согласилась. Ты обманом вынудила меня, но я не виню»… Ох ты ж атом нестабильный! Так вот о каком обмане шла речь!
— Бракованный навигатор! — прошипела взбешенная я.
— Прости. — Мама теперь совсем тихо говорила. — Прости… но мой поступок имел смысл — ты нашла бы слабого воина, не испытывала бы такой боли, и он не искал бы тебя, понимаешь?
— Нет!
— Кирюш, скажи я тебе правду, ты не пошла бы. Ты гордая, Пантеренок, ты выбрала бы двадцать плетей!
