— Я всегда знал, что придется жениться на одной из дочерей дядюшки Джалибура, — уныло сообщил Намиэл. — С детства привык к таким разговорам. Ну, надо — значит, надо. Но после этого случая… вот боюсь я их, и всё!
Челивис бросил острый взгляд на собеседника. Круглые толстые щеки, белесые ресницы, обиженно оттопыренные губы…
— Да, — сказал он учтиво, — пожалуй, мой господин прав. Наверное, ему больше подошла бы кроткая, нежная и покорная супруга. Сколько сейчас лет… э-э… невестам господина?
— Восемнадцать! — бросил Намиэл так горько, словно обвинял сестер-близнецов из Рода Винниграй невесть в каких преступлениях. — Я потому сюда и улизнул. Кто знает, вдруг наберусь смелости и скажу отцу, что не хочу жениться ни на ком?.. Я и вправду чувствую себя тут смелее. Ведь эти девицы не смогут здесь до меня добраться!
* * *
Две гладкие, крепкие лошадки катили поставленную на полозья карету. Катили не во всю прыть: буря намела снега на дорогу, и краснолицый кучер не гнал зря лошадок. Постоялый двор Кринаша никуда не убежит, а скотинку поберечь надо.
Тем более что и хозяйки не торопили кучера.
Маринга сидела у левого оконца и читала толстый, в деревянном переплете, обтянутом синим бархатом, старинный роман «Уммегир, гроза наррабанцев». Вернее, делала вид, что читает. Показывала, что ей нет никакого, ну никакого дела до того, что ее сестра через правое оконце болтает с сопровождающим их всадником.
Аймара тоже делала вид, что вяжет на спицах — а разговор с молодым дарнигаром поддерживает исключительно из вежливости. Если мужчина вызвался их сопровождать, то нельзя же хмуро отмалчиваться в ответ на его учтивые речи! А что он, как пришитый, едет именно у правого окошка, так это его дело, верно?
Но когда Аймара, увлекшись разговором, положила вязание на колени и высунула в оконце голову и правый локоток, терпение Маринги лопнуло.
— Сестренка, — нежно сказала она, — ты из окна-то не вывались. И прикрыла бы ты его, дует…
— Так я тебя от сквозняка и прикрываю, — не смутилась сестра. — Ты читай, душа моя, читай.
— Тебе, солнышко, тоже не помешало бы почитать, — с чувством посоветовала Маринга. — Папа говорит, от этого умнеют.
— Наверное, умнеют, — дала сдачи Аймара. — Но твой «Уммегир» — тяжеловатый роман. Ты от самой крепости его читаешь — а ни страницы еще не перевернула.
Сзади послышалось сдержанное хихиканье.
Маринга обернулась и выразительно глянула на смуглую служанку, приткнувшуюся сзади, среди сумок и сундучков. Служанка немедленно изобразила дрему. Мол, укачало девушку, вот и прикорнула она на вещах. А что хихикнула, так это ей что-то приснилось забавное.
Тем временем Аймара продолжала беседу с симпатичным молодым всадником:
— Нас перебили, господин мой. А я хочу знать, что сталось с теми мерзкими конокрадами, которые вздумали увести этого красавца.
Маринга едва сдержалась, чтобы не захлопнуть книгу. И не стукнуть ею любимую сестру. Маринге нет дела до вояки из захудалой крепостцы… но почему он прилип к другому окну?
А Литисай, не подозревая о готовой вспыхнуть ссоре, охотно продолжил рассказ о дуралеях, позарившихся на вороного Хумсара. Уж конокрадам бы надо знать разницу между крестьянской лошадкой и боевым жеребцом, свирепым зверем, признающим лишь одного хозяина и способным порвать наглого вора в лохмотья.
Аймара бестрепетно погладила черную шею красавца коня.
— Он чудо!
Литисай почувствовал себя таким счастливым, словно это похвалили его.
Как замечательно, что он придумал эту поездку!
И Румра согласилась с его доводами. Дело дарнигара — выяснить, насколько опасны здешние края. Поговорить с Кринашем, наведаться в деревню, потолковать с мужиками: часты ли нападения троллей и Подгорных Тварей на людей? Затем побывать в Замке Трех Ручьев, побеседовать о том же с его властителем, высокородным Унтоусом Платиновым Обручем из Клана Спрута… А ноги… что — ноги? Ноги уже не болят и в сапоги влезают. И с рук повязки сняты, спасибо лекарю с его мазями. На силуранцах все быстро заживает.
Румра не возражала. Даже сказала, что в крепости пока управится одна, пусть только дарнигар прикажет, чтоб паршивцы десятники ей не возражали… Все это прекрасно, но почему в ее глазах горели лукаво-понимающие огоньки? И почему она глянула на барышень, стоящих возле дверей шаутея и ожидающих, когда служанка и кучер уложат вещи в карету?
А что такого? Разве не надо проводить девушек до постоялого двора? Вокруг шастают тролли. И Подгорные Твари. И просто дикое зверье.
Кого еще он, Литисай, забыл?
Ах да. Разбойников.
* * *
— Значит, болото ящерам отдадут? — вздохнул пасечник Авипреш. — Жаль. Я там такую росянку брал, такой сабельник… Но, видать, ящерам оно и впрямь нужнее. Хорошо, что король не начал войну из-за Смрадной трясины.
Он разлил из горшка по кружкам горячий травяной отвар. Дождик обхватил кружку ладонями, впитывая тепло и предвкушая удовольствие — до чего чудесно пахнет, наверное, туда мед добавлен! — и лишь потом отпил. И верно, мед, вкусно-то как…
Хозяин усмехнулся при виде блаженно заулыбавшегося гостя.
— Здесь ромашка, кипрей, мать-и-мачеха… Пей, сынок, зазяб небось…
И поставил на стол миску с угощением: куски сотового меда и те самые лепешки с окороком, которые прислала ему в гостинец Дагерта.
Бабка Гульда не чинясь цапнула самую румяную лепешку и принялась ее уплетать, сопя и шумно прихлебывая травяной отвар.
А Дождик, который крепко набродился по свету и на пасеках бывал не раз, подумал, что все пасечники друг на друга похожи. Спокойствием, уверенностью, плавными и точными движениями, мягкой речью. И это понятно: пчелы не любят дерганых, суетливых и боязливых.
И все-таки пасечника Авипреша по рассказам Гульды Дождик представлял себе иначе. Отшельник, не посещающий деревню… должно быть, мрачный, замкнутый, недружелюбный человек…
— Как же мой господин здесь совсем один живет? — не удержался юноша.
— Ничего, управляюсь, хоть и большая пасека, — приветливо улыбнулся старик. На его длинном востроносом лице заиграли веселые морщинки.
— Не страшно тут одному-то?
— А чего бояться? — Авипреш лукаво подмигнул юному гостю.
Он не выглядел богатырем, способным справиться со всеми лесными опасностями, этот невысокий, худощавый, прихрамывающий на левую ногу старик с длинными снежно-белыми волосами. И все же он не храбрился. Он действительно ничего не боялся.
— Ну… волки… особенно зимой…
— А тебе еще не рассказали, что со мной лесовики дружат? — засмеялся Авипреш. Хороший смех был у старика.
— Я здесь недавно. Не успели еще рассказать… И работы на пасеке, наверное, много!
