— Я ушел тогда из родных краев, — глухо сказал старик. — Думал — забуду… как бы не так! Под старость обратно притащился. Для меня теперь важнее всего на свете — что могу изредка сидеть здесь, на берегу, разделять боль Безымянки. Водяницу не вернуть. Но река… я бы что угодно отдал, лишь бы ей помочь.
— И я!.. — вырвалось у Дождика.
— Тебе-то что до ее боли? — не понял Авипреш.
И Дождик с облегчением понял, что может открыть свое сердце. Может рассказать о своей недоброй судьбе так же искренне, как рассказывал славной девчушке Айки.
История Дождика еще не была закончена, когда рука старика легла на плечо юноши. Было в этом жесте желание защитить, помочь… но как? Много повидавший в жизни Авипреш этого не знал.
* * *
— Чтоб Серая Старуха в тине утопила всех скряг, которым для нищей братии жаль корочки хлебца да уголка для ночлега! Чтоб у таких поганцев зубы повываливались, волосы повыпадали, кости скрючились, мясо слезло… чтоб от них козлом воняло! Чтоб их наизнанку да в узел, чтоб им ни дня, ни ночи!.. Неужто и в этом замке старую женщину на мороз вышвырнут, как везде вышвыривают?..
Часовой, стоящий у замковых ворот, усмехнулся. Не мог он себе представить, чтоб бабку Гульду откуда-то вышвырнули на мороз!
Вон, ковыляет, бочка старая! Согнулась вдвое, на посох опирается… сдает с годами, ведьма, сдает, даже с нею время не шутит! Капюшон опущен на лицо, но и не нужно лица видеть, чтобы признать эту двуногую чуму. Хватит и голоса…
Старая нищенка протопала по опущенному подъемному мосту. Уверенно, не задержавшись возле часового, прошла во двор замка.
Вообще-то властитель нищих не привечал. Велел гнать их в Замковую деревню. Но загородить дорогу бабке Гульде — таких дураков в здешних краях не водилось. Говорят, хозяйка на нее как-то псов натравила, так даже псы старуху укусить не посмели. А хозяйка — где она теперь? Исчезла! То-то!
Навстречу незваной гостье уже две служаночки бегут:
— Пойдем, бабушка, пойдем. Мы тебе поесть дадим, не сердись…
— Пошли вам Безликие женихов хороших, — чуть подобрел голос нищенки. — Поем я, внученьки, потом, а сейчас бы мне какой закуток найти, чтоб выспаться малость.
* * *
— Погода портится, — сказал Кринаш, с тревогой глядя на сгустившиеся над постоялым двором тучи, на снежные столбы, что завиваются вдоль дороги. — Аккурат на нас снегопад обрушится, как будто Хозяйка Зла его из подола вытряхнет.
— А постояльцы наши по лесу бродят, — вздохнула Дагерта.
— А там кто-то бредет! — радостно пискнула Недотепка. И тут же огорчилась: — Ой, не они…
Кринаш поспешно сошел с крыльца и подошел к распахнутой калитке. Но не сделал ни шагу навстречу спотыкающемуся на ходу, явно измученному усталостью человеку. Не окликнул, не пригласил войти во двор. Молча ждал — сможет ли гость перешагнуть тонкую золотистую черту, по кругу обегающую постоялый двор.
Места здесь недобрые, нежить может и человечий облик принять…
Незнакомец перешагнул колдовскую охранную черту, даже не заметив ее.
— Это «Посох чародея»? — выдохнул он.
Кринаш помедлил, глядя в осунувшееся, землистое, обросшее бородой лицо.
— Да, «Посох», — сказал он наконец.
— Я сюда и шел. Правду ли говорят, хозяин, что твой двор заговорен от злого колдовства? Которое… — Гость зашелся в кашле, но совладал с приступом и закончил фразу: — Которое человеку на пагубу?
— Может, и не от всякого, но заговорен, — подтвердил Кринаш.
— Хвала Безликим, дошел я… Не смотри так, хозяин, я не лиходей. Скупщик пушнины я, из Уртхавена бреду. Остался без мехов, но ты не думай, хозяин, деньги есть, задаром на постой не прошусь!
Он сорвал с пояса кожаный кошель и протянул Кринашу: мол, все бери!
Кринаш взял кошель, но не развязал и не заглянул внутрь. Не понравился ему жест, которым гость сунул ему все свое дорожное достояние. То ли деньги ему легко достались (не с мертвеца ли снял?), то ли попал незнакомец в большую беду, рад и не таким богатством откупиться.
Пожалуй, вернее второе: страх залег в покрасневших от усталости глазах путника!
Но ведь не выгонишь человека в лес, в надвигающийся буран только за то, что он устал с дороги и готов платить не скупясь…
— Заходи, добрый человек, будь моим гостем. Сейчас моя жена соберет тебе поесть. За деньги не беспокойся, лишку не возьмем.
— Поесть, да? — оживился гость. — Хорошо бы похлебки горячей, я уж и забыл, когда ел по-людски. И отвару ромашки… или смородины… тоже горячего, чтоб до нутра прогреться… Только сперва поспать бы, а то меня над миской сморит. Я сплю недолго, привык так в пути.
* * *
— Лиса! — вскинула Маринга ладони к груди. — Настоящая лиса! Даже мордочка остренькая!
— И в ошейнике! — осипнув от волнения, вторил ей Челивис.
Когда искатели сокровища выбрались из сквозной пещеры через «оконце», то обнаружили, что высившаяся впереди скала, которая с дороги (и, наверное, с реки, со льда) выглядела бесформенной грудой камня, отсюда смотрелась настоящей лисой, лежащей над обрывом. А шею этой лисы пересекала широкая полоса темного гранита.
— Ошейник! — торжествовала Маринга. — Теперь надо туда забраться. От этой полосы — сорок шагов к воде!
— И там искать сокровище, — согласился игрок.
— Не так! — поправила его девушка. — Сказано: «Не будет там награды для тебя». Там будет какой-то Пьяный Карась и самое-самое последнее указание, где искать…
Челивис кивком признал свою ошибку и озабоченно глянул на низкие, грузные тучи.
— Будет снегопад. Надо поскорее вернуться на постоялый двор. Эта лисичка никуда не убежит до завтра.
— Завтра?! А если нас кто-нибудь опередит? Она же рядом, тайна — только пройти немножко… Ну пожалуйста! Иначе меня до постоялого двора придется тащить на руках, а я буду отбиваться, визжать и кусаться!
— На руках — это хорошая идея, — усмехнулся Челивис, — а вот кусаться ни к чему.
И снова взглянул на тучи.
Игроку приходилось в жизни делать глупости ради случайных красоток. Ради девиц, которых потом больше не встречал и не грустил о них. Так неужели он не рискнет ради лучшей на свете девушки, с которой целовался над тушей убитого чудовища?
— Моя королева, — улыбнулся игрок, — с тобой — хоть в Бездну. Пойдем узнаем, что там за карась и кто его напоил.
* * *
— Вот, бабушка! В этой каморке мы с Ласточкой спим… смотри, какой топчан широкий! А сейчас день, каморка пустует, — щебетала служанка. — Никто тебе не помешает отдохнуть — верно, Ласточка?
Вторая служанка, прижавшись к дверному косяку, со страхом глядела в спину старухе, которая уже по-хозяйски зашла в каморку. Стоптанные мужские сапоги оставляли на каменном полу большие мокрые следы.
