— Нет, конечно. Не обидел. Но я действительно хочу отдохнуть.
— Но ты как-то… сразу… Нет, все-таки я обидел тебя! Аймара, я не хотел…
— Успокойся, любимый. Просто я считаю, что решать за нас двоих должен ты. И ты решил. Значит, так и будет… Подвинься немножко. Я и в самом деле устала…
Кучер Джайчи едва не выдал себя коротким смешком. Но сдержался и продолжал изображать сонное дыхание. И старался не упустить ни звука: за дочерью капитана нужен глаз да глаз!
А вояка и впрямь выглядит смешно. Растерянный такой, несчастный… Так тебе и надо, помучайся. Будешь знать, с кем связался.
Но для тебя, парень, все только начинается. Никуда тебе не деться. Не знаешь ты этих девчонок с «Седой волны», этих дочек пиратского капитана Джалибура. Если уж они чего захотели — добьются своего, хоть из катапульты по ним лупи.
Джайчи готов поставить свой верный абордажный топор против деревянной ложки, что рыжая змея уже что-то измыслила.
Решать за двоих он будет, этот сотник? Ха! Еще как он будет решать за двоих! Всю жизнь! И каждый раз на деле все обернется так, как захочет Аймара.
* * *
Пасечник Авипреш поднялся на ноги, только сейчас почувствовав, как он замерз и как болит спина.
Зачем он ходит на берег Безымянки? Каждый раз, уходя из мертвой деревни, задавал он себе этот вопрос. Мертвую водяницу ему не воскресить, боль отчаявшейся навсегда реки не разделить, свою вину не искупить.
И все же, все же…
Невеселые размышления прервал девичий крик. Где-то близко…
Пасечник поспешно пошел на голос. Обогнул сруб покосившегося дома — и увидел, как вдали по широкой опушке, по нетронутому белому снегу бежит к Безымянке девушка. А за нею со свистом, с глумливыми криками гонятся трое парней.
Авипреш задохнулся — так яростно всплеснулось вокруг прошлое. То страшное прошлое, которое заледенело здесь в каждом прибрежном валуне, в каждом стволе дерева, в каждой голой ветке.
Показалось, что первым, хохоча, бежит Сарторш, помолодевший, полный злобной силы негодяй Сарторш…
Оторопь нахлынула — и тут же исчезла. Девушку надо было спасать.
Пасечник закричал, но старческий, слабый, бескрылый оклик рухнул в снег за околицей мертвой деревни, не долетев до преследователей.
Авипреш позвал было лесовиков, но тут же сообразил: какие лесовики, они Безымянку за драконий скок обходят, худое это место…
И тут у тихого, доброго старика впервые за десятки лет из горла с хрипом вырвалась черная брань.
Авипреш рывком выдрал из покосившегося забора кол и заковылял вслед за парнями. Он не думал о том, что раззадоренные, разошедшиеся насильники попросту намнут бока непрошеному защитнику. Не думал о том, что трухлявая палка — ненадежное оружие, особенно в старческих руках.
В мыслях было одно: он не успевает, он опять не успевает, он не сможет помочь девушке…
* * *
Будь на Айки прежние разбитые башмаки, ей бы далеко не убежать. Но добрая госпожа Дагерта подарила девушке свои старые сапожки — и Айки легко, как олененок, летела по неглубокому снегу.
Но за олененком неслась волчья стая. Парни были сильнее и выносливее Айки. Вино ударило им в голову, а не в ноги. Девушка понимала: догонят!
Топор, без которого она с детства не выходила за ворота, остался на постоялом дворе. Лисью шапку Дождика она взяла с собой, а про топор даже не вспомнила.
Уже близка была старая ива. Айки неслась к ней, не жалея сил, словно дерево было вехой спасения.
И не удивилась, вылетев на обрыв и увидев внизу знакомую тонкую фигурку.
— До-о-ождик!
Стала спускаться, сорвалась, кубарем полетела по склону на лед. Дождик помог ей встать.
А с кромки обрыва уже кричал Хиторш:
— Поймали мы их, парни, догнали! Говорил я, что эта сучка к своему кобелю спешит! А вот мы покажем, что в эту игру лучше, чем он, играем! А из кобеля тесто замесим!
— Бежим! — дернула Айки своего друга за рукав. Она понимала, что он ей не защита.
А Дождик молча глянул на стоящего над обрывом парня. Затем обернулся к Айки.
Девушка ахнула. Рядом с ней стоял не Дождик.
То есть Дождик… кажется… но…
У ее друга никогда не было такого ледяного, такого страшного взгляда!
* * *
До этого мгновения Дождик не знал, что такое ненависть. Даже когда в Новых Выселках мальчишку-батрака отлупили за то, что целовался с местной красоткой — и тогда не было в душе ненависти. Лишь боль и тягостное недоумение: как же можно так? И когда сама красотка на прощанье презрительно расхохоталась ему в лицо… да, была обида, но ненависти в сердце не нашлось.
А сейчас снизу вверх глядел на раскрасневшуюся, злую, веселую рожу… как же он раньше не замечал, до чего Хиторш похож на своего деда в молодости?
Для Дождика два лица слились в одно. Насильник и убийца вернулся на берег речки, которую до самого дна залил горем и тоской.
Дождик судорожно, зло вздохнул — и ответили ему ива, обрыв, кусты на другом берегу, сизый лед, черная вода подо льдом.
Нет, не ответили — Дождик отразился в них… опять не так: он сам был ивой и берегом, льдом и водой. Он был рекой Безымянкой.
Гнев и радость сошлись в душе юного водяного, как холодное и теплое течение.
А те придурки на берегу — на его берегу! — еще ничего не поняли. Двое незнакомых парней полезли с обрыва вниз, цепляясь за сучья старой ивы.
Дождик презрительно усмехнулся — и старые, заскорузлые ветви ивы обрели гибкость, оплели, опутали непрошеных гостей. Те задергались, затрепыхались, пытаясь разглядеть, за что они зацепились одеждой.
— Эй, вы чего там? — не понял Хиторш.
Не обращая на него внимания (куда он денется!), Дождик обернулся к перепуганной девушке. Подмигнул ей:
— А ну-ка, в сторонку — и не мешай!
И оттолкнул Айки от себя.
Вроде бы и не сильно толкнул, но лед, который только что был шершавым и заснеженным, вдруг стал под ногами скользким, как политая в мороз водой дорожка, по которой катаются малыши. И, словно в детстве по такой дорожке, Айки полетела через Безымянку к другому берегу. Удержалась на ногах, развернулась в скольжении у валуна, плюхнулась на него. И тут же ее обнял ветвями прибрежный ракитник — то ли укрыл от опасности, то ли удержал, чтобы в драку не полезла.
А Дождик нашел взглядом ошарашенного Хиторша — и хлопнул в ладони.
Край обрыва обрушился под сапогами Хиторша. Парень скатился по обрыву вместе с кучей мерзлой земли и, проехавшись животом по льду, оказался у ног Дождика.
Новый хозяин Безымянки легонько притопнул сапожком.
