Я прижимаю окровавленную руку к груди.
— Отпустите его, — говорю.
Они не обращают на меня внимания.
Лу поднимает голову. Глаза широко распахнуты. Лицо бледное. Испуганное. Я никогда не видела брата таким.
Подхожу ближе.
— Возьмите меня с собой, — прошу я.
Главный среди них мотает головой. Чужаки поднимают Лу и закидывают на лошадь.
— Ну возьмите меня с собой, — умоляю я. — От меня беды не будет. Не разлучайте нас.
Лу взваливают на лошадь и привязывают к седлу. Один чужак берет поводья и запрыгивает на коня позади другого всадника. В облаке красной пыли они скачут прочь.
— Лу! — кричу я.
Бегу за ними. У меня перехватывает дыхание. Не могу дышать.
Лу поднимает голову. Наши взгляды встречаются. Глаза Лу. Голубые, как летнее небо. Я хватаю его за руки.
— Я найду тебя, — обещаю я. — Куда бы тебя ни увезли, я найду тебя. Клянусь.
— Нет, — отвечает Лу. — Это слишком опасно. Береги себя. Себя и Эмми. Обещай мне.
Всадники подхватывают поводья Хоба и уводят коня с собой.
Лошади пускаются в галоп.
Я не могу бежать так быстро. Ладонь брата выскальзывает из моей руки.
— Обещай мне, Саба, — говорит он.
Я бегу следом.
— Я найду тебя! — кричу изо всех сил.
Всадники исчезают в красном тумане.
— Лу! Лу! Вернись!
Земля уходит из-под ног. Я падаю на колени.
Эмми выбирается из убежища. Останавливается. Озирается по сторонам. Смотрит на мир в красной дымке. На Проктера Джона, лежащего, возле хижины. Потом замечает Па.
— Па! — кричит она и бежит к нему.
Я не могу говорить. Не могу дышать.
Лу забрали.
Увели.
Украли мое золотое сердце.
Я опускаюсь в красную пыль.
Слезы стекают по лицу.
С неба падают тяжелые красные капли дождя.
* * *
У меня внутри нож.
С каждым ударом сердца лезвие входит все глубже. Я не могу жить с такой болью. Я сгибаюсь пополам и открываю рот в беззвучном крике.
Долго сижу так.
Дождь все льет и льет. Иссохшая земля превращается в бурлящее море грязи.
Посмотри, Па, какой ливень.
Слишком поздно.
Подлетает Нерон и опускается мне на плечо. Теребит клювом мои волосы.
Я выпрямляюсь. Двигаюсь медленно. Я словно в тумане. Ничего не чувствую.
Вставай. Тебе есть чем заняться.
Рассматриваю свою руку. Кажется, что ладонь где-то далеко. Будто принадлежит кому-то другому. Стрела содрала длинную полосу кожи. Болит, наверное.
Я встаю. С трудом переставляю ноги. Правая. Левая. Нет сил. Пробираюсь по грязи к хижине. Нерон взлетает с плеча и укрывается под карнизом.
Надо промыть рану.
Я лью воду на рану. Прикладываю лист кипрея и перевязываю лоскутом.
Па умер. Надо сжечь тело. Освободить душу, чтобы она поднялась к звездам. Туда, откуда пришла.
Я смотрю на поленницу. Для погребального костра дров маловато. Но тело надо сжечь.
Думай. Думай.
Нахожу нашу тачку. Качу ее к озеру. Тащу по грязи туда, где Эмми склонилась над Па.
Она босая. Промокла насквозь. Волосы свисают мышиными хвостами, липнут ей к лицу и шее.
Эмми не двигается. Не смотрит на меня. Уставилась невидящим взглядом перед собой.
Я хватаю ее за руки и трясу.
— Па умер, — говорю я. — Нужно его перевезти.
Она отворачивается. Ее тошнит. Долго. Я жду, пока она успокоится. Она смотрит на меня и вытирает рот дрожащей рукой. Плачет.
— Все? — спрашиваю я.
Она кивает.
— Бери за ноги, — велю я.
Я хватаю Па подмышки и тяну. Эмми поднимает его ноги. За последние полгода Па сильно исхудал. Из-за засухи еды недостает, да и не растет ничего.
Ты чего ужин не ешь, Па?
Да я наелся, детка. Вот, разделите между собой.
Па, хоть и худой, но взрослый мужчина. Мне вдвоем с хлипкой девчушкой его не поднять. Приходится тянуть. Эмми захлебывается слезами, поскальзывается и падает. Красная грязь покрывает сестренку с головы до ног.
Мы укладываем Па на тачку. Он высокий, весь не умещается. Ноги волочатся по земле.
— Где Лу? — всхлипывает Эмми. — Я хочу к Лу.
— Его здесь нет, — отвечаю я.
— Где он? — спрашивает она.
— Его увезли, — вздыхаю я. — Пришли чужаки и забрали.
— Он умер. Ты нарочно мне не говоришь! — упрекает Эмми. — Он умер! Лу умер! Умер-умер-умер…
— Заткнись! — кричу я.
Она вопит что есть сил. Всхлипывает и снова вопит.
— Эмми! — кричу я. — Прекрати!
Она не может остановиться. Ее колотит.
Я наотмашь бью ее по щеке.
Эмми затихает.
У нее перехватывает дыхание. Она громко всхлипывает, потом успокаивается. Вытирает нос рукавом. Смотрит на меня. На щеке краснеет отпечаток моей ладони. Не надо было ее бить. Лу бы так не поступил. Она мала еще, глупая.
— Прости, — через силу выговариваю я. — Только не говори так больше. Лу не умер. Никогда такого не говори. И подними ноги Па из грязи. Возьми за шнурки от ботинок, так легче.
Она делает, как велено.
Я поворачиваюсь и волоку тачку за собой. Непростая работенка. Под дождем, по колено в грязи. Вода заливает мне глаза, рот, уши. Грязь налипает на ботинки, и я часто поскальзываюсь.
От Эмми толку никакого. Как всегда. Она оскальзывается, падает. Всякий раз я помогаю ей подняться. Мы упрямо идем к хижине. Хорошо хоть Эмми больше не плачет. Мы доходим до двери и заталкиваем тачку с Па внутрь.
Стены хижины сделаны из покрышек.
Па сам построил дом, который станет погребальным костром. Бьюсь об заклад, Па никогда и не думал, что так выйдет.
Эмми помогает мне перевернуть старый деревянный стол. Мы вытаскиваем Па из тачки и кладем на столешницу.
Я подхожу к сундуку, где хранится наша одежда. Поднимаю крышку. В нос ударяет запах сухого шалфея. Вынимаю зимнюю рубаху Па и швыряю Эмми.
— На, порви, — говорю я.
Достаю зимние вещи Лу. Прикладываю к лицу и глубоко вдыхаю. Жаль, что на хранение кладут все чистое. Рубаха брата пахнет чистой тканью и шалфеем. Запаха Лу на ней нет.
