И мама тоже счастлива, подумала я и глубоко вздохнула. Как хорошо. Какой неожиданный, чудесный поворот судьбы!
Потом фотографии стали приходить каждые пятнадцать минут: вот мама на площади трех вокзалов, а вот она уже на Садовом кольце. Случайные виды, снятые из окна машины, и вот уже мама на Кремлевской набережной, вот уже на Красной площади, все с теми же цветами, все такая же довольная и счастливая.
На перемене я ей перезвонила:
– Мама, ты отлично выглядишь! Тьфу-тьфу!
В трубке рассмеялся ее новый, низкий русалочий голос:
– Доча, я просто счастлива! Сегодня поужинаем где-нибудь вместе, я хочу познакомить тебя с Германом… Мы решим и перезвоним тебе, ладно?
Эти ее слова – «мы решим» – задели меня больше, чем можно было предвидеть. Я вдруг подумала: а может, мне с Сэмом на этот ужин прийти?
Я тут же отогнала дурацкую мысль. Сэм может подумать, что я, как деревенская невеста, спешу его познакомить с мамой. Да еще с непонятным другом мамы, которого я впервые сегодня увижу…
Телефон завибрировал: снова пришла эсэмэска. Я рассеянно глянула на новую картинку…
На этот раз они снялись на смотровой площадке Воробьевых гор. Наверное, попросили сделать снимок кого-то из туристов. Мама улыбалась, порыв ветра бросил ей прядь волос на щеку…
А рядом стоял ее Герман. Я взмолилась, чтобы это была неправда, чтобы мне померещилось, чтобы глаза меня обманули…
Но это был он. «Доктор». Тень, Консервы, враг, которого мы упустили.
Трясущейся рукой я набрала маму. Прошел звонок, другой, я чувствовала, как струйки пота сбегают у меня по спине.
– Да-аша? – послышался в трубке ее голос, звучавший теперь тягуче и пьяно. – До-оченька… А мы тут…
– Где? – закричала я в трубку. – Где ты, мама, где находишься, адрес! Скажи скорее!
– Тут та-ак красиво! – она засмеялась нетрезвым смехом. – Мы пили шампанское…
– Где ты? Еще на набережной?
– Не знаю… Сейчас у Германа спрошу…
– Мама! Послушай, не сходи с места, никуда с ним не ходи, он…
– Э-э… Что-то пищит в трубке… Ничего не слышу…
Связь оборвалась. Я прижала ладонь ко лбу; ничего, ничего, мы справимся. Гриша сможет найти мою маму и открыть к ней рамку. Инструктор поможет… Мы навалимся все вместе…
Снова завибрировал мой телефон. На дисплее высветилось – «Мама».
– Привет, – сказал мужчина в трубке.
Казалось, капли пота на моей спине превратились в лед.
– Никому не звони, – сказал Герман, он же «доктор», он же древняя, очень опасная Тень. – Ты же хочешь ее увидеть – не в гробу?
– Если вы ее тронете…
– Дурочка, я уже ее тронул. Сколько она проживет, зависит только от тебя. И не надо угрожать. Смешно, в самом деле.
И снова оборвалась связь.
Меня дернули за локоть:
– Ты идешь на историю литературы?
Я молча помотала головой. Настя присмотрелась:
– Что случилось?!
– Ничего.
– Даша, слушай…
– Потом.
И, забыв на столе половину учебников, я бегом бросилась к проходной.
* * *
На смотровой площадке гуляли туристы и торговали лоточники. Мамы не было, не было и Тени. Сколько я ни оглядывалась, стиснув в кулаке амулет, – никаких следов не нашла.
Я достала телефон, сама не зная, что собираюсь делать. Бездумно открыла мамины письма – и стала просматривать сегодняшние фотографии, от самой первой, у поезда. Но только теперь я глядела на них своим «особым взглядом» – зажав в руке кулон.
На первой фотографии мама выглядела обычно. На второй, у Ленинградского вокзала, она казалась старше своих лет. На фото с Кремлевской набережной ей можно было дать все шестьдесят, три фотографии с Красной площади старили ее каждая лет на восемь. На фото с обзорной площадки рядом с Германом-Тенью стояла глубокая старуха.
У меня подкосились ноги. Ужас отобрал волю, парализовал, пригвоздил к земле. Не осталось сил сопротивляться.
И тут же зазвонил телефон.
– Алло, – я не узнала собственного голоса.
– Ты созрела? – спросил он в трубке. – Поговорим?
– Чего ты хочешь?
– Так, ты резко поумнела…
– Отпусти ее.
– Давай встретимся?
– Тогда ты ее отпустишь?
– Тогда у нее появится шанс… Пройди двести метров направо от того места, где сейчас стоишь. Увидишь кафе. Я тебя жду… Только приходи на этот раз без молока, ладно?
Он смеялся.
* * *
Воздух этого кафе был отравлен старым табачным дымом, и дышать им было так же просто, как вдыхать картофельное пюре. Был обеденный час, но помещение подозрительно пустовало. Единственный посетитель сидел за дальним столиком.
У меня заныло сердце. Я надеялась увидеть маму.
– Где она?!
Герман отодвинул кресло от темного тяжелого стола, приглашая садиться.
– Я хочу ее видеть!
– Не ты будешь ставить условия, о’кей?
Он казался совершенно спокойным и даже довольным. Он был садист. Паук, бинтующий муху и ведущий с ней задушевные разговоры.
– Сядь и заканчивай истерику, так ты маму не спасешь. Спокойно послушай меня.
Я сдержалась и села. На столе стоял заварочный чайник на двоих, две чашки и шоколадное пирожное на блюдце.
– Посмотришь меню? – любезно предложил Герман. – Я угощаю.
Я стиснула зубы. Хладнокровие было сейчас моим единственным оружием. Хлипким, надо сказать.
– Я сыта. За чай спасибо… Объясни, на что ты рассчитываешь. Тебя все равно выбросят за портал. Не сейчас, так потом. Не я, так другие.
Он улыбнулся краешком рта:
– Мне кажется, я знаю о портале, о Доставке и Темном Мире чуть больше, чем ты. И чуть дольше. Немножко. Хочешь прочитать мне лекцию?
Я молчала. Он налил мне в чашку фруктовый чай из чайника, потом вытащил из кармана и положил передо мной распечатанную фотографию. Они с моей мамой обнимались на фоне Царицынских прудов…
Я сжала амулет в кулаке и посмотрела особым взглядом. Мама на фотографии казалась не просто старой – древней. Черная, морщинистая, без зубов и почти без волос. Я не выдержала и зажмурилась.
– Сейчас без пяти два, – сказал Герман. – Даю тебе времени до пяти часов. После этого срока, если я не получу, что мне надо, ты получишь высохшую мумию.
Изогнутым ножиком он надрезал пирожное. Отправил шоколадный кусочек в рот.
