Через поле к нам шла девочка в блестящем красном дождевике с башлыком и черных резиновых сапогах, казавшихся слишком большими для нее. Она без страха вышла из темноты. Посмотрела на Урсулу Монктон.
«Убирайся с моей земли», — приказала Лэтти Хэмпсток.
Урсула Монктон отступила на шаг, поднимаясь в воздух, и зависла над нами. Лэтти Хэмпсток подошла, и, не сводя с нее взгляда, взяла меня за руку, наши пальцы сцепились в замок.
«Я не касаюсь твоей земли, — ответила Урсула Монктон. — Прочь с дороги, девочка».
«Ты на моей земле», — отрезала Лэтти Хэмпсток.
Урсула Монктон улыбалась, и молнии в корчах обвивались вокруг нее. Вот так, стоя в потрескивающем воздухе, она была воплощением силы. Она была буря, молния, весь взрослый мир с его мощью и собственными секретами, с этой его дурацкой обыденной жестокостью. Она подмигнула мне.
Я был семилетним мальчишкой с разодранными ногами. Я только что обмочился. А висевшее надо мной существо было громадным и жаждало крови, оно хотело закрыть меня на чердаке, а когда я ему надоем, оно заставит папу убить меня.
Держась за руку Лэтти Хэмпсток, я чувствовал себя уверенней. Но Лэтти была лишь девочка, пусть даже и большая, пусть ей было одиннадцать, даже если ей было одиннадцать уже много-много лет. Урсула Монктон была взрослой. И в тот момент было не важно, что она стала живым воплощением каждого монстра, ведьмы, каждого ночного кошмара. Она была взрослой, а когда взрослые выступают против детей, взрослые всегда побеждают.
«Перво-наперво ты должна вернуться туда, откуда явилась. Тебе здесь небезопасно. Ради себя самой, ступай обратно», — сказала Лэтти.
Воздух наполнился странным, мерзким, уродливым, болезненным скрежетом, я съежился, а котенок, упершись передними лапами мне в грудь, весь подобрался и ощетинился. Он прополз вверх и, вцепившись когтями в мое плечо, зашипел и зафыркал. Я поднял голову на Урсулу Монктон. И только увидев ее лицо, понял, что это был за скрежет.
Урсула Монктон смеялась.
«Ступай обратно? Когда твои родные пробили брешь в вечности, я не дремала. Я могла бы править мирами, но я пошла за вами и затаилась, набравшись терпения. Я знала, что рано или поздно путы ослабнут, и я ступлю на истинную Землю под Солнце горнее. — Она уже не смеялась. — Все здесь такое хрупкое, девочка. Все ломается так легко. Их желания столь незатейливы. Я возьму от здешнего мира все, что захочется, как пухлощекий ребенок, жадно обрывающий придорожную ежевику».
На сей раз я не выпустил руку Лэтти. И крепче сжал котенка, коготками-иголками уцепившегося за мое плечо, он в ответ куснул меня, с испуга.
В бешеных порывах ветра ее голос слышался отовсюду. «Ты долго меня сюда не пускала. А тут сама притащила дверь, вот я и воспользовалась мальчишкой — выбралась из клетки. И что ты теперь можешь сделать, когда я уже на свободе?»
Вроде бы Лэтти не злилась. Она задумалась и предложила: «Можно сотворить тебе новую дверь. А еще лучше, попросить бабушку отправить тебя через океан обратно, откуда бы ты ни была родом и как бы далеко это ни было».
Урсула Монктон сплюнула в траву, и там, куда угодил плевок, зафырчал и запенился крохотный шарик огня.
«Отдай мальчишку, — только и сказала она. — Он мой. Я в нем явилась сюда. Я его хозяйка».
«Что ты мелешь, никому ты тут не хозяйка, — огрызнулась Лэтти Хэмпсток. — Не ему-то уж точно». Лэтти помогла мне подняться, она встала позади и обхватила меня руками. Так мы и стояли — двое детей ночью посреди поля. Она держала меня, я держал котенка, а над нами и вокруг нас завывал голос:
«И что ты сделаешь? Заберешь его к себе? Этот мир — мир правил, девочка. Мальчишка принадлежит родителям. Заберешь его, и они явятся за ним, а родители его принадлежат мне».
«Ну, ты и докучала, — проговорила Лэтти Хэмпсток. — Вот уж пеняй на себя. Ты на моей земле. Прочь отседова».
И пока она говорила, по коже засновали мурашки, как от воздушного шарика, когда я тер его об свитер и подносил к лицу и волосам. Все ершилось и щекоталось. Мои волосы были мокрыми, но даже и так я чувствовал, как их кончики топорщатся.
Лэтти Хэмпсток крепко обняла меня. «Не бойся», — шепнула она, и я хотел было сказать что-то, спросить, почему я не должен бояться и зачем мне вообще бояться, как поле озарилось.
Оно сверкало золотом. Каждая былинка светилась и мерцала, каждый листик на дереве. Даже живая изгородь. Свет был наполнен теплом. Мне казалось, будто земля под травяным покровом из первоэлемента становится чистым светом, и от этого золотого свечения иссиня-белые молнии, все еще трещавшие вокруг Урсулы Монктон, сильно поблекли.
Урсула Монктон, пошатываясь, поднималась, словно воздух нагрелся и погнал ее вверх. Лэтти Хэмпсток прошептала древние слова, и луг взорвался золотым светом. Я видел, как Урсулу Монктон подбросило и унесло, хотя ветра не чувствовалось, но ее швыряло и вертело, точно сорванный лист в ураган, так что ветер, наверное, был. Я смотрел, как она кувыркается в ночном небе, а потом Урсула Монктон и ее молнии исчезли.
«Пойдем, — сказала Лэтти Хэмпсток. — Нужно усадить тебя у камина в кухне. И сделать горячую ванну. А то простудишься». Она отпустила мою руку, перестала обнимать и отстранилась. Золотое свечение таяло, медленно-медленно, пока совсем не погасло, рассыпавшись тускнеющими огоньками и искорками по кустам, как после фейерверка в ночь Гая Фокса.
«Она умерла?» — спросил я.
«Нет».
«Она же вернется. И у вас будут неприятности».
«Вполне может статься, — ответила Лэтти. — Есть хочешь?»
Она спросила, и я понял, что хочу. До этого как-то забыл, а теперь вспомнил. Есть хотелось так, что желудок крутило.
«Дай-ка подумать… — размышляла Лэтти вслух, ведя меня через поля. — На тебе места сухого нет. Надо найти, во что бы тебе переодеться. Пойду гляну в комод в зеленой спальне. Сдается мне, кузен Япет оставил там кой-какую одежду, когда ушел сражаться в Мышиных битвах. Он был не сильно больше тебя».
Котенок лизал мои пальцы своим маленьким шершавым язычком.
«Я нашел котенка», — сказал я.
«Да, вижу. Она, наверно, шла за тобой от самого поля, где ты ее выдернул из земли».
«Это тот самый котенок? Которого я тогда вытащил?»
«Ага. Она не сказала тебе, как ее звать?»
«Нет. А они правда так делают?»
«Иногда. Если внимательно слушать».
Прямо перед нами возникли радушные огни фермы Хэмпстоков, и меня обдало радостью, хотя я не мог понять, как мы с того поля так быстро вышли к дому.
«Тебе повезло, — продолжала Лэтти. — Еще пятнадцать футов, и там уже поле Колина Андерса».
«Но ты бы все равно пришла, — ответил я ей. — И спасла меня».
Она сжала мою руку, но промолчала.
