– Какие-то запреты? – хмуро спросил Данеро. – Вряд ли такой господин, как вы, боящийся замарать руки, не поставит какие-нибудь запреты на мою деятельность. Обязательно найдется что-то, что вам не по нраву.
Андрей встал, задумчиво прошелся по комнате, заложив руки за спину, остановился рядом с Данеро, постоял, покачиваясь с носка на носок, и вдруг нанес два хлестких удара в лицо пирата, сломав тому нос и разбив губы. Хлынула кровь, обильно залив рубаху ошалевшего от боли бандита, он обвис в кресле. Придя в себя, он поднял голову и, хлюпая носом, из которого текла струйка крови, спросил:
– Зачем?
– Чтобы не забывал, с кем разговариваешь. А еще – чтобы знал, что я не боюсь запачкаться в крови. Теперь ты это понял?
– Понял, – согласно кивнул Данеро, с опаской следя за руками этого странного человека. За последние тридцать лет он был единственным, кто напугал его до глубины души. Данеро даже на секунду показалось, что странными желтыми глазами советника на него смотрит демон из ада…
– Это хорошо, что понял, – удовлетворенно кивнул Андрей и, коснувшись ауры трактирщика, остановил кровотечение, зарастив сосуды в носу. Потом резко дернул того за нос, с хрустом поставив сломанные хрящи на место.
Данеро взвыл от слепящей, палящей как огонь боли, но Андрей не обратил на его вопли никакого внимания. Он даже не стал отключать у того боль – пусть почувствует то, что ощущают его «клиенты». Снова аура – и через несколько минут нос был снова цел и невредим. Если бы не залитое кровью лицо и рубаха бандита, можно было бы сказать, что ничего не случилось.
– Запрет: никакого убийства и пыток девушек. Узнаю, что ты снова поставляешь девушек эти подонкам, – убью. Мучительно и страшно. Вот так. – Андрей протянул руку к ауре Данеро, и тот вдруг ощутил дикую, страшную боль в теле, как если бы он превратился в одну разверстую рану, сочащуюся кровью.
Андрей задержал боль на несколько секунд, всего на пять или семь, но за это время Данеро чуть не умер от сердечного приступа, настолько сильны были страдания. Он обмочился, тяжело дышал и был совершенно сломлен. Его дикий крик, вероятно, достиг самого верха, так жутко он кричал.
Андрей подошел к двери и, приоткрыв ее, крикнул палачу:
– Иди сюда!
Палач вошел, ревниво оглядел свое рабочее место и с легким укором сказал:
– Ну зачем вы утруждали свои рученьки, господин советник! Я бы так поковырялся у него в носу, что и нос был бы цел, и до конца жизни он помнил бы о боли, что я ему причинил! Давайте я вам полью на руки, вы испачкались! А здорово вы его приложили, он так кричал, любо-дорого послушать! Просто песня! Нам у вас еще поучиться надо!
Андрей едва не ударил угодливо хихикающего палача. Похвала из его уст – палач констатирует, что готов у него поучиться, как пытать людей! – это ли не ужас?!
И в который раз он задал себе вопрос: «Все ли верно я делаю? Так ли я должен поступить?» – и в который раз ответил, что не видит другого выхода.
– Пойди к тюремщику, пусть вызовет судью и двух свидетелей-стряпчих. Будем писать документы и заверять их. И еще – отмой ему морду…
Андрей вышел из камеры – ему ужасно хотелось вдохнуть свежего воздуха, пусть даже это воздух пополам с мелкой дождевой взвесью. Ему было тошно.
Судья прибыл через полчаса – встрепанный, с ошалелыми глазами. Похоже, его вырвали прямо из-за обеденного стола, потому что на его бороде повисли крошки печенья, а губы лоснились, как будто он только что ел что-то жирное. «Впрочем, может, он и всегда такой неряшливый», – подумал Андрей, ощутив запах еды, впитавшийся в одежду судьи. Еды и едких чернил, пахнущих спиртом и краской.
– Приветствую вас, господин советник! – Судья низко поклонился и махнул рукой своим спутникам – молодым парням с письменными принадлежностями в руках. – Быстрее, быстрее! Не заставляйте ждать! Господин советник очень занят, да и я не просто так болтаюсь по улицам. Бездельники!
Через час все было закончено. Бумаги, подтверждающие перевод денег со счетов Данеро в казну, купчие на землю и дворцы – все было готово. Остальное, укрытое в тайниках под трактиром, Данеро обязался отдать по первому требованию.
Требование было высказано незамедлительно, и трактирщик в сопровождении Федора и нескольких гвардейцев, переодетых в штатское, отправился потрошить захоронку.
Федор пытался было протестовать, дескать, генералу гвардии не пристало ездить по притонам выкапывать сокровища, но потом смирился – и правда, кому еще можно было доверить столь деликатное поручение? Люди падки на деньги, и подвергать их испытанию сокровищем стоимостью семьсот тысяч золотых было бы неправильно. Потом лови, отнимай… без этого дел хватает.
Отправив Федора, Андрей побрел во дворец, благо, что он располагался недалеко от управления стражи. Конечно, советнику императрицы не пристало бродить по улицам, как простому солдату, но Андрею было плевать на статусность. Он устал от всех этих условностей, и ему очень хотелось просто посидеть где-то в трактире, выпить кружку пива и послушать музыканта, заунывно тянущего балладу о приключениях отважного героя и о его неразделенной любви.
Увы, и этого он не мог себе позволить. Последний раз, когда он собрался это сделать, получилась история с Данеро. Впрочем, окончившаяся довольно хорошо. Вовремя пришли эти деньги, хотя это и была капля в море. На неделю-две заткнуть дыры. Остальные доходы от преступной деятельности трактирщика поступят еще очень не скоро.
Андрея аж передернуло от этой мысли – государство, живущее на доходы от преступной деятельности, от которой оно должно оберегать граждан! Это ли не фарс? Это ли не лицемерие? Он усмехнулся – а что, деятельность государства, в котором он жил до попадания сюда, можно назвать не преступной? На его взгляд, государство постоянно грабило своих граждан. Денежные реформы, дефолт, грабительские налоги и поборы чиновников – это ли не грабеж? Ну да, так откровенно, заставляя преступников платить налог со своей преступной деятельности… так – нет. Хотя… нет? Разве нет?
Гвардейцы у входа во дворец отсалютовали, четко вытянувшись и взяв ружья «на караул». Андрей кивнул – Федор муштрует солдат, гоняя по плацу как проклятых с утра до ночи. Но результаты есть. Исчезла расхлябанность, исчез этакий налет анархизма, присущий ранее элитным частям, прикормившимся возле императора. Пить, драться, распутствовать – вот была их главная задача. Правда, после начала реформы армии сбежало процентов двадцать тех, кто пришел лишь за званием и красивой формой, сынки богатых родителей. Их объявили в розыск, как дезертиров, заочно приговорив к наказанию. Но они скрылись где-то в провинции, у родственников, и власти некогда было заниматься поиском беглецов. После. После войны. Все теперь откладывалось на «после войны». А она дышала в затылок…
Длинный коридор, посты гвардейцев, спрятанные за портьерами. Паркетный пол с прихотливым узором, натертый до блеска так, что по нему стыдно было идти в грязных, забрызганных водой из луж сапогах.
