– Я работаю все время, и чем позже, тем лучше. Я люблю
работать, когда все кругом уже спят. – Он помахал толстой короткой рукой перед
лицом Мейсона. – Что же вам от меня угодно?
– Я хотел бы поговорить об этой автомобильной катастрофе.
Если машина была взята с вашего разрешения…
– Я не давал разрешения на кражу моей собственной машины.
– Я хочу сказать, что, если, например, вы даете кому-то
поручение и этот кто-то едет в Сан-Франциско, чтобы выполнить это поручение, и
по дороге попадает в аварию, вы тем самым несете известную ответственность за
все происшедшее.
– К чему вы, собственно, клоните?
Мейсон сказал:
– Я адвокат и представляю интересы Стефании Клэр. Я
заинтересован в том, чтобы выяснить это дело до конца и доказать, что девушка
не виновата.
– Ну, и что же?
– Вы, в свою очередь, заинтересованы в том, чтобы остаться
по возможности в стороне. Если автомобиль действительно был украден – это одно
дело, если же кто-то пользовался им с вашего разрешения – это совсем другое
дело. Вы сами видите, что наши интересы абсолютно противоположны, я говорю вам
об этом прямо, так как, мистер Хоумен, – голос Мейсона приобрел оттенок
жесткости, – я не совсем верю в то, что эта машина, ваша машина, – подчеркнул
он, – была украдена.
Выражение лица Хоумена не изменилось, оно оставалось таким
же непроницаемым. Мейсон спокойно продолжал:
– Я хочу доказать, что в момент аварии за рулем вашей машины
была не Стефания Клэр, а кто-то другой. Я хочу найти этого другого и при этом
неизбежно должен заняться вашей частной жизнью, мистер Хоумен.
– Это шантаж?
– Всего лишь предупреждение.
– Вы закончили?
– Я только начал.
Хоумен беспокойно завозился в кресле.
– Я вижу, что каша заварилась порядочная, – резко проговорил
он.
Его толстые короткие пальцы с тщательно отполированными
ногтями нервно выбивали дробь по краю стола. Бриллиантовый перстень на руке
поблескивал, отражая свет настольной лампы.
Мейсон продолжал прежним тоном:
– Ваше положение будет не из приятных, если мне удастся
доказать, что машину с вашего разрешения…
– Вы серьезно думаете, что я лгу насчет кражи авто?
– Когда я берусь за какое-нибудь дело, я всегда исхожу из
того, что человек, излагающий версию, противоположную версии моего клиента,
мягко говоря, извращает факты.
– Ну что ж, на то вы и адвокат.
– В таком случае, – продолжал Мейсон, наклоняясь вперед и
делая жест в сторону Хоумена, – если у вас есть какие-либо причины возражать
против того, чтобы имя мистера Спиннея фигурировало на суде, лучше вам сказать
об этом сейчас.
Хоумен выслушал его, не моргнув глазом.
– Кто такой Спинней? – спросил он.
– Джентльмен из Сан-Франциско.
– В первый раз слышу о таком.
– Тогда вы, быть может, слышали что-нибудь об официантке из
кафе в Нью-Орлеане?
– Теперь вы решили навязать мне еще и женщину?
– Да, всего одну.
– Ну так, да будет вам известно, что я холостяк и намерен им
остаться. Я не интересуюсь женщинами, тем более такими, каких вы, вероятно,
имеете в виду.
– Я имею в виду женщину, которая сохранила верность
человеку, оставившему ее, человеку, изо всех сил пытающемуся удержать ее в
Нью-Орлеане, чтобы помешать ей узнать, где он и что с ним.
– Зачем? – спросил Хоумен лающим голосом.
– Потому что он хочет добиться развода.
– Зачем?
– Возможно, потому, что он разбогател и хочет жениться на
ком-нибудь еще.
Неожиданно Хоумен рассмеялся.
– Хороший сюжет для кино, Мейсон. Покинутая женщина.
Несчастная жертва. Драма. Публика это любит. Вернемся, однако, к нашему делу.
Хотите сказать мне что-нибудь еще?
– Да. Вам придется выступить в суде и изложить свою версию,
и, если она не подтвердится, вам придется плохо. Это дело гораздо серьезнее,
чем вы думаете, Хоумен. Вы пытаетесь засадить невинного человека в тюрьму, берегитесь,
как бы вам самому там не оказаться. Я выражаюсь достаточно ясно, не так ли?
В течение нескольких минут Хоумен хранил молчание. Затем
заговорил, нервно барабаня пальцами по столу:
– Вы считаете меня дураком, Мейсон. Я сказал правду, машину
украли. Мне жаль эту девушку. Я вовсе не утверждаю, что машину украла она,
весьма возможно, что это был кто-то другой. Повторяю, мне жаль ее: одна, в
чужом городе, без друзей, без денег – с тюрьмой в перспективе. Я мог бы сделать
хороший фильм из этой истории. К сожалению, ничем не могу помочь ей. Давайте на
этом и кончим, Мейсон. До свидания, и постарайтесь больше не появляться здесь.
Мейсон встал, несколько мгновений смотрел на Хоумена, а
затем вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Одетый в белое бой подал ему пальто. Однако Мейсон не
торопился уходить. Взгляд его задержался на большом приемнике, стоящем на
столике в комнате, соседней с холлом. Из приемника доносились приглушенные
звуки музыки. Мейсон перевел взгляд с приемника на мальчика.
– Хозяин разрешает тебе включать радио?
Белые зубы блеснули в ослепительной улыбке.
– Нет, сэр. Но когда он работает, он ничего не слышит. Я
включаю потихоньку. Сейчас как раз моя любимая программа.
Мейсон заметил:
– Вот как. Интересно, какой марки этот приемник? – Он вошел
в комнату и приблизился к столу.
Мальчик забеспокоился:
– Пожалуйста, не включайте громче, сэр. Хозяин рассердится.
Мейсон стал перед приемником, внимательно прислушался.
Внезапно среди приглушенной музыки явственно послышался звук, напоминающий звук
детской погремушки. Он повторился шесть раз с равномерными интервалами. Мейсон
удовлетворенно улыбнулся и направился к дверям.
– До свидания, – бросил он мальчику.
Маленький филиппинец задумчиво смотрел ему вслед.
– Я расскажу об этом хозяину, – сказал он.
– Что же ты ему расскажешь?
– Что вы ждали, не будет ли хозяин звонить по телефону.
– Сделай одолжение, расскажи, – улыбнулся Мейсон.
Выходя из дому и явственно ощущая на себе враждебный взгляд
маленького филиппинца, Мейсон почти столкнулся с загорелым молодым человеком,
быстро направляющимся к двери с ключом в руках. Увидев его, бой снова широко
распахнул дверь, которую уже готов был закрыть.
