– Яночка, это ты? – Незнакомец смотрел на меня с таким
ужасом и с такой жалостью, что мелькнула мысль: если я останусь жива, то
никогда не подойду к зеркалу. Ничего хорошего я там не увижу. – Девочка
моя! Зайка, это ты?
Если бы я была способна говорить, то, конечно, ответила бы
этому мужчине, что меня зовут Аня, но я не могла произнести ни звука. Я не
могла покачать головой. Я вообще ничего не могла, лишь ощущала боль, как
физическую, так и душевную.
– Яна, они все говорят, что ты безнадежна, что ты долго так
не протянешь и что тебя нельзя увезти из этой страны. Но я обещаю, что сделаю
все возможное. Я верну тебя к жизни. Я найду лучший в мире ожоговый центр,
только, пожалуйста, подтверди, что это ты.
В этот момент стоящий неподалеку врач сказал по-английски,
что я не могу говорить. Моя гортань слишком пострадала после ожога.
– Яна, я сделаю для тебя все. Я тебя вытащу, –
лихорадочно твердил мужчина. – Ты у меня и говорить начнешь, и снова
красавицей станешь. Даже станцевать сможешь. Я тебе клянусь! Я тебе не дам на
тот свет уйти. И пусть они говорят, что ты безнадежна, что твое состояние не то
что тяжелое, а просто критическое. Пусть! Главное, скажи, что это ты. Яна, я
куплю тебе жизнь! И пусть говорят, что ее невозможно купить, но я заплачу
столько, что она сама пожелает к тебе вернуться. – Мужчина осекся и
схватился за голову. – Черт, ты же говорить не можешь! Тогда просто закрой
на секунду глаза. Это будет означать «да». Яна, это ты? – в который раз
спросил меня незнакомец.
«Я куплю тебе жизнь», – билась в моей голове его фраза.
Кровь пульсировала в висках так, будто она, того и гляди, хлынет наружу.
– Яна, пожалуйста… – взмолился мужчина.
Я с трудом открыла и закрыла глаза, почувствовав острую боль
от вновь набежавших слез.
Глава 3
Через несколько дней незнакомый мне мужчина, которого все
называли Аскольдом, на свой страх и риск забрал меня из местной реанимации.
Меня осторожно переложили на носилки и на частном самолете перевезли в одну из
бельгийских клиник. Тут занимались больными с тяжелыми ожогами, ожоговым шоком,
поражением дыхательных путей, кровотечением и расстройством жизненно важных
функций организма.
Палата была оборудована всем необходимым для проведения
реанимационных мероприятий, интенсивной терапии и наблюдения. Мои жизненно
важные показатели теперь отслеживали системы мониторинга. Современная
аппаратура улавливала малейшие изменения дыхания и выбирала оптимальный режим
лечения почечной недостаточности. В клинике работали высококвалифицированные
пластиче–ские хирурги и реаниматологи. Сестринский уход осуществлялся с помощью
самых современных медицинских технологий.
В один прекрасный день я поняла, что буду жить, и теперь
больше всего на свете боялась рубцовых изменений кожи, которые нередко приводят
к инвалидности. К счастью, в клинике особое внимание уделяли борьбе с рубцами.
Одним словом, теперь мне предстояло второе рождение.
Аскольд приезжал ко мне раз в месяц, а когда меня
оперировали, оставался в клинике по нескольку дней. Сидел рядом со мной,
называл женой и показывал наши «совместные» фотографии. Я смотрела на
симпатичную девушку моего возраста и понимала, что он принимает меня за свою
жену Яну, которая, по всей вероятности, погибла в той страшной катастрофе.
Аскольд любил повторять, что я родилась в рубашке, что в момент крушения он,
хорошо накачанный виски, оказался запертым в туалете. Его спасли одним из
первых. Искать жену Аскольда не пустили. Яна сидела в последнем ряду
бизнес-класса. Мое же место было сразу за ней, в эконом-классе. Меня из
горящего самолета вытащили быстро, только никто не верил, что у меня есть шансы
поправиться. Обугленное тело тут же поместили в реанимобиль. Когда объявили,
что спасенных больше нет, Аскольд пытался узнать, откуда именно извлекли чудом
оставшуюся в живых девушку, но никто не смог ответить, потому что после
крушения самолет превратился в жуткую братскую могилу и было уже не разобрать,
кто где сидел.
Я по-прежнему не могла разговаривать и, слушая Аскольда,
лишь закрывала и открывала глаза, давая понять, что он не ошибся, я его жена
Яна. Я понимала, что, кроме этого мужчины, никто не сможет поставить меня на
ноги и хоть как-то облагородить обезображенную внешность. Было нетрудно
догадаться, что у него есть связи и деньги. У меня же ничего нет. А еще я не
хотела забирать у него надежду… Надежду на то, что его обожаемая супруга жива и
они вновь будут счастливы…
– Ян, ты не переживай. Пусть на лечение уйдет несколько лет,
но тебя приведут в порядок. Правда, врачи говорят, что прежнюю внешность тебе
не сделают, но это не главное. Главное, что ты осталась жива. Когда тебя можно
будет фотографировать, сделаем новые документы. Эти ведь в огне сгорели. А пока
ты у меня по справке живешь. Если честно, чем мне лечение за рубежом нравится,
так это тем, что здесь лишних вопросов не задают. Самое главное – плати деньги.
Никакой бюрократии. И информации о своих больных они тоже никому не дают.
Я с благодарностью смотрела на Аскольда и ловила себя на
мысли, что все же есть мужчины, которые не бросают своих женщин даже в таких
безнадежных ситуациях. Многим мужикам здоровые женщины не нужны, а куда уж там
больные. Признаться честно, в глубине души я даже завидовала этой Яне, ведь меня-то
Матвей бросил… Аскольд словно прочитал мои мысли:
– Яна, ты не думай ничего дурного. Я тебя никогда не брошу.
Я это сразу сказал, когда предложение делал. И в горе, и в радости… Если бы со
мной случилось подобное, ты бы тоже меня никогда не бросила. Я знаю.
На моих глазах вновь появились слезы. Похоже, если бы от Яны
осталась одна рука или нога, то ее муж любил бы эту руку и ногу. Да и сейчас от
Яны практически ничего не осталось. Обугленная головешка с воспаленными глазами
без ресниц. Я привычно открыла и закрыла глаза.
Аскольд улыбнулся и прошептал:
– Главное, что ты все слышишь и понимаешь, а говорить
научишься.
В больнице ко мне относились с особым вниманием, трепетом и
осторожностью. Ведь на сегодняшний день излечивают только тех больных, у
которых площадь глубоких ожогов не превышает сорока процентов от всей
поверхности тела. Если больше – летальный исход. Если я осталась жить, значит,
я исключение из медицинских правил.
Главный метод лечения глубоких ожогов – оперативное
восстановление кожного покрова. От Аскольда я слышала, что мне произвели
иссечение некротических тканей с одномоментной пересадкой аутотрансплантатов.
Туда, где погибла и клетчатка, мне с применением пластики пересаживали не
кожные лоскуты, а кожу с подкожной клетчаткой и мышечными тканями, используя
микрососудистые артериальные и венозные швы. Все это делалось для
предупреждения инвалидности.
