Неудивительно, что смерть Бригама вдохновила тех, кто боролся за отмену брачного рабства, независимо от того, жили они в Юте или за ее пределами. Следующее десятилетие принесло беспрецедентные изменения в федеральном праве, каждое из которых становилось еще одним гвоздем, забитым в гроб полигамии. К 1890 году, всего лишь через тринадцать лет после ухода Бригама в мир иной, Президент Уилфорд Вудрафф, четвертый лидер Святых Последних Дней, признал, что его Церковь находится на неподобающей стороне в моральной битве со всей нашей страной. Опытный политик, он также понимал, что Юта никогда не будет признана штатом, если Мормоны не откажутся от практики многоженства. В своем знаменитом Манифесте, изданном в сентябре 1890 года, он навсегда отрекся от полигамии, заявив, что это более не является произволением Господним. Когда я впервые прочла об этом изменении, я возликовала, ибо поверила, что институт многоженства наконец мертв. Как я заблуждалась!
Недаром говорят: кто хоть раз побывал многоженцем, многоженцем и останется. Некоторые обезумевшие от горя и потерявшие ориентацию Святые осудили Президента Вудраффа за отказ от доктрины, которую считали самым дорогим своим достоянием. Среди этих раскольников оказался и мой брат Аарон, чей гарем по-прежнему управляется милейшей Конни, а также моя единокровная сестра Дайанта, чей муж женат в общем и целом на шести веселых юных женщинах, Дайанта — исключение. После безуспешных петиций, посылавшихся в Церковь об отзыве ее новой позиции, Аарон и его приверженцы откололись от Святых Последних дней, образовав общину под названием «Первые Святые Последних дней», со столицей в отдаленном поселении Ред-Крик, что в южной части Юты, прямо на границе с Аризоной. Здесь они и остаются по сей день, исповедуя веру, которую объявляют истинной религией Джозефа Смита и Бригама Янга. Многоженство остается в центре всего, во что они верят. Вражда между Первыми и лидерами Церкви Мормонов в Солт-Лейке может многим напомнить о вражде между протестантами времен Реформации и епископами, проклинавшими их с дворцовых балконов Рима. Полная история этого нового религиозного раскола еще ждет своего изложения. Должно пройти много лет, прежде чем мы сможем понять, к чему приведет такое разделение.
В последние годы выяснилось, что многие Святые Последних дней, включая членов их руководства, тайно продолжали брать себе много жен. Публично отрицая такую практику, они приватно хищно хватали себе жен — с номерами «первая», и «вторая», и «третья»… Под давлением со стороны конгресса и с других сторон в 1904 году Президент Джозеф Ф. Смит, шестой лидер Церкви Мормонов и племянник Пророка Джозефа Смита, был вынужден издать второй Манифест, подтверждающий и усиливающий позицию Церкви против полигамии. В новом Манифесте Церковь предупреждала своих членов, что любой мужчина или женщина, замеченные в полигамии, будут непременно отлучены — а это судьба, какой только и страшатся все Святые. (Кому же и знать это, как не мне!) И все же рассказы о мужчине с двенадцатью женами на верхнем этаже продолжают часто доноситься из Дезерета. Хотя такие изобильные семейства более не санкционируются Церковью, они продолжают существовать. Как это возможно? Некоторые лидеры Церкви Мормонов сегодня сами являются тайными многоженцами и поэтому сознательно отводят глаза в сторону.
Сейчас, когда дебаты о полигамии в нашей стране возобновились и снова требуют значительного внимания американцев, я предлагаю читателям обновленное издание книги о моей жизни, где приводится полное описание моего пути от дочери из полигамной семьи до сторонницы эмансипации женщин. Я смиренно представляю эти воспоминания и политические идеи моему Дорогому Читателю, где бы он или она ни находились, в надежде, что они поддержат женщин Юты, в настоящее время скрытых от их глаз, но продолжающих существовать в цепях полигамного брака.
Энн Элиза Янг, 1908 г.
~~~
С секретера
Лоренцо Ди, инж.
Баден-Баден-у-Моря
Калифорния
15 октября 1940 г.
Профессору Чарльзу Грину
Университет Бригама Янга
Корпус Джозефа Смита
г. Прово
Дорогой Профессор Грин,
Благодарю Вас за присланный мне экземпляр Вашей книги о моей матери. Я тотчас же взял ее с собой на мою скамью обозрения, чтобы начать читать. День был тих и ясен, солнечное сияние над совершенно гладким океаном, но ни следа моих старых друзей. Несколько полных часов до заката, и к наступлению ночи, вернувшись к себе в кабинет, под немолчный шум океана в ушах, я закончил читать ваш том. Прежде всего разрешите мне выразить свое восхищение и хвалу. Вы — прекрасный ученый… нет, Вы отважный ученый — потому что, как мне представляется, Вы смело раскрыли роль полигамии в истории Вашей Церкви. Мне лишь очень прискорбно видеть, если я правильно понял из Ваших несколько загадочных примечаний, что руководство Церкви закрыло Вам доступ ко многим важным документам. Это было бы смешно, если бы вопрос не был таким серьезным. Я уверен, настанет время, когда они полностью откроются честному ученому. И мне остается лишь сожалеть, что этим честным ученым не оказались Вы. Вы правы: пятьдесят лет — долгий срок. Однако Вы также и не правы: пятьдесят лет вообще никакой не срок. Вероятно, нужно, чтобы прошло еще пятьдесят лет, чтобы лидеры Церкви, кто бы они ни были, смогли сказать миру: «Вот факты, такова наша история, нам нечего скрывать».
Сам я был бы менее чем открыт и откровенен, если бы не признался Вам в том разочаровании и горе, что овладели мною, когда я закрыл Вашу книгу. С получения Вашего первого письма я постоянно носил в душе неутолимую надежду, что Вы займетесь загадочной судьбой моей матери. Тяжко было обнаружить, что она не играет вообще никакой роли в Вашем повествовании после Манифеста 1890 года. Она действительно прекратила свой Крестовый Поход, поскольку верила, что многоженство было вырвано с корнем. Но правда и то, что она вернулась на лекционную трибуну в первые годы нашего века, как только увидела, что полигамия фактически продолжает тайно существовать среди мормонов или — как протест — среди Первых. Согласен, ее роль отныне не была уже столь значительной. Я вовсе не критикую Ваш научный подход. Вовсе нет, я лишь выражаю сыновнее сожаление о матери. Должен признать, что с начала нашей с Вами переписки самым большим моим опасением было, что после многих Ваших усилий и исследований вы будете знать о ее судьбе не более того, что уже известно мне самому, то есть, можно сказать, почти ничего. И вот, закрыв Вашу книгу, я осознал, что так оно и случилось. Я не возлагаю на Вас никакой вины за это, я просто признаюсь в своем горе. Я — сын, потерявший мать во всех смыслах этого слова.
Я ранее не говорил Вам об этом, так как не хотел, чтобы мой пессимизм или моя личная заинтересованность как-то окрашивали Ваше исследование. И все же мне следовало открыть Вам, профессор Грин, в моем первом письме кое-что об отношениях, сложившихся между мною и мамой. Если бы я это сделал, Вы были бы лучше вооружены для того, чтобы разглядеть мои предубеждения, которых я — как мне хочется думать — вовсе не культивирую, но, разумеется, все же культивирую, как всякий нормальный человек, и виноват в этом, как все мы, а может, и еще больше. Я утаил от Вас важную информацию, и в этом поступке я был эгоистичен, вероятно столь же эгоистичен, как те церковные архивисты, согбенные и поседевшие от постоянной осторожности, что отказали Вам в праве прочесть пропылившиеся документы, которые могли лишь высветить истину.
