— А теперь я это зарабатываю, — сказал Брудер. — Зарабатываю, а не покупаю.
— О чем ты?
Брудер совсем не это хотел сказать; он хотел сказать, что знает — Линда все равно его полюбит. Но слова могли выразить его чувства, и смущенный Брудер поспешил вернуться к разговору о ранчо. Ах, Брудер! Как часто он думал, что не хочет говорить о том, что у него на сердце!
— Это старая роща, — говорил он, показывая рукой на земли до самых холмов, горы на востоке и на юге, на холм, похожий на горб верблюда. — Ее начали сажать в восьмидесятых годах прошлого века.
Самые сильные деревья возносились теперь больше чем на двадцать футов. Он рассказал ей, что вместе с Хертсом и Слаем почти весь сентябрь ставил брезентовые навесы вокруг каждого дерева, окуривая их от вредных червей. «Обязательно нужно следить, чтобы они не подцепили эту заразу». В октябре они поливали деревья жидкостью против красных клещей, таскали четырехсотгаллонный бак через всю рощу; Слай с Хертсом вдвоем еле удерживали шланг, и напор был такой сильный, что от натуги у них стучали зубы. По вечерам они возвращались на ранчо мокрые до нитки, как будто весь день проплавали в океане. «Мы все с себя снимали, сидели в одних башмаках на скамейке и ждали, когда штаны высохнут», — говорил один, а другой только ухмылялся.
Брудер остановился около одного из самых старых деревьев, изобильного ветвями, листьями и ранними плодами:
— Мы его называем «Декамерон». На нем всегда хоть пара апельсинов да висит в любое время года.
Линда не поняла, что это за название, но Брудер продолжил:
— Это стихотворение о влюбленной паре, которая купалась в апельсиновой воде, и о куртизанке, которая поливала простыни апельсиновыми духами.
Тут он понял, что она совершенно не понимает, о чем речь, и его задело это отсутствие любопытства. Что она, не могла расспросить об этом в «Гнездовье кондора»?
— Старое стихотворение, — бросил он.
И она ответила, что когда-нибудь его прочитает. Но Линда не была похожа на любительницу поэзии, и Брудер не думал, что когда-нибудь она станет ценить ее; а Линда тем временем удивленно раздумывала, откуда это Брудер мог узнать стихотворение о купающихся влюбленных. Что, капитан Пур пригласил его пользоваться своей библиотекой? Ревнивое воображение Линды тут же нарисовало картину, как Брудер идет за Розой в библиотеку, тихо затворяет за собой двери и быстро шепчет: «Они там, давай скорее». И мягкая коричневая метелка, которой Роза смахивает пыль, падает на пол.
Брудер стоял в тени апельсинового дерева, от сладкого запаха становилось уже тошно, бесконечные ряды деревьев, длинные каналы с бурой водой, безоблачное голубое небо и горы Сьерра-Мадре, ярко-красные по осени, обступили Линду, давили ее своей равнодушной красотой. Она закрыла глаза и представила себе простор долины Сан-Габриел, сухие русла рек, подножья холмов, рыжие от выгоревшей травы, пыльные овраги, город с красными черепичными крышами, любопытными соседями, чадящими машинами, норами койотов, диким виноградом, взбиравшимся вверх по электрическому столбу, двухсотлетним, еще живым дубом, роняющим желуди на растрескавшуюся землю, но сейчас, совсем рядом с ней, стоял Брудер. Он был одним из слагаемых этого мира, но более значительным, чем все остальные, — как будто струя свежего воздуха в удушливом, слишком уж изобильном мире природы; такой же была и она. Они, Брудер и Линда, стояли, не сводя глаз друг с друга. Вдоль ряда апельсиновых деревьев дунул легкий ветерок, рубашка на нем натянулась, и в расстегнувшемся вороте показалась его грудь; ничего не изменилось с тех пор, как он приехал в «Гнездовье кондора». Ничего не изменилось, но изменилось все, и Брудер перегнулся над журчащей водой и протянул ей руку, однако Линда не приняла ее. Подобрав подол, она перепрыгнула через поток, опустилась рядом с ним, вспомнила наконец, зачем приехала в Пасадену, и под ярким солнцем они начали целоваться.
5
Утром Уиллис объявился у их дома и громко продудел сиреной своего «золотого жука». Было воскресенье, и все, кроме Линды, еще спали.
— Мы едем в церковь! — крикнул Уиллис из машины и, указав рукой наверх, сказал, что там его ждет Лолли.
Линда посмотрела на дом, террасу которого прикрывали высокий кипарис, пробковый дуб и хвойное дерево. Лолли отсюда не было видно, но Линда знала, что сейчас она стоит, опираясь о парапет, терпеливо ждет и смотрит на них.
— Зашнуровывайте ботинки и пошли в горы, — предложил Уиллис. — Я за вами заеду после службы.
И, не успела она спросить, поедет ли с ними Брудер, Уиллис нажал на газ и уехал.
Ожидая их возвращения из Первой пресвитерианской церкви, Линда раздумывала, кто еще пойдет с ними. Может быть, Уиллис возьмет Мьюра Юаня, которого он любил приглашать в дом, чтобы поразить коллекцией фарфоровых табакерок и сине-белых керамических слонов. Она предполагала, что Лолли тоже поедет, прикрыв лицо широкополой шляпой со страусовым пером и защитив руки перчатками из свиной кожи. Лолли любила пострелять из лука, и Линда думала, что она обязательно будет с колчаном за спиной; маленькое лицо и золотые локоны делали ее похожей на вышедшего на охоту херувима, легко плывущего над дорожкой. Когда Брудер наконец проснулся, Линда рассказала ему о приглашении.
Но Брудер вовсе не собирался никуда ехать с Уиллисом и сказал Линде жестче, чем хотелось, что ему все равно, чем она будет заниматься, а у него полно дел на ранчо.
— Завтра утром начнем собирать, упаковщики приедут рано, никуда я не поеду.
Он рассчитывал, что она останется с ним; день обещал быть теплым, лучи солнца будут бить через крону перечного дерева, и они поработают вместе — вот чего он ожидал.
— А мне хочется поехать, — сказала она.
Ну конечно, он подчинится и поедет вместе с ними; она уже воображала, как его рука тянется к ее ладони, когда они будут взбираться по гранитным камням, прохладным в тени дубовых ветвей.
Ни он, ни она не думали, что откажут друг другу, и тут во двор въехал Уиллис, а на дорожке, идущей вниз от дома, показалась Роза. Уиллис посигналил и крикнул:
— Прыгайте!
А Роза, прикрыв ладонью глаза от солнца, спросила:
— Брудер, вы останетесь?
Ни Линда, ни Брудер не произнесли ни слова, не посмотрели друг на друга, и, когда Линда усаживалась в машину, он подошел к Розе и осведомился о ее самочувствии. Машина подняла облако пыли и выхлопа, и через него Линде был виден удаляющийся силуэт Брудера. Все произошло очень быстро, ошибку уже невозможно было исправить, и это событие развело Линду и Брудера, хотя пока они об этом даже не подозревали. Она винила в случившемся его, он — ее, и оба ждали, кто сдастся первым.
Капитан Пур промчал ее мимо «Розовой чаши», над Чертовыми Воротами, в предгорья, где пыльная дорога превращалась в еле видную тропку, почти непроходимую для машины. Колючие, жесткие ветки прижимались к крыше машины, сухо постукивали и царапали по ней. Бузина, падуб, сахарный сумах все теснее и теснее обступали дорогу, наконец ехать дальше стало совершенно невозможно, и вот двигатель «кисселя» глухо заурчал и автомобиль остановился.
