— Что-то вроде того… Я понимаю, что ты тоже не
специально это сделал, что все это произошло случайно. Я здесь не при чем.
Понимаешь, я здесь не при чем…
Наши с Яковом взгляды встретились, и я не знаю, сколько
времени мы друг на друга смотрели. Пристально, пронзительно, проникновенно,
даже не думая отвести глаза.
— Яков, извини, что так получилось, — наконец
заговорила я. — Конечно, я понимаю, что тут просто глупо приносить
какие-то извинения. Но мне больше нечего сказать. Я не хотела. Понимаешь, я не
хотела… — щебетала я, пятясь к выходу.
Яков поднял пистолет и наставил его на меня. Я как-то глупо
улыбнулась, меня затошнило, закружилась голова. Казалось, еще немного, и я,
потеряв сознание, упаду на бетонный пол рядом с Зоей. Посмотрев на Якова
жалостливым взглядом, я тихонько всхлипнула и еле слышно произнесла:
— Я должна уйти. Я здесь не при чем… Я сожалею… Очень
сожалею, но дай мне уйти… Пожалуйста…
— Если ты сядешь за руль моей машины, я убью тебя прямо
за рулем, — сказал Яков каким-то глухим голосом.
— Хорошо. Если ты не даешь мне машину, я пойду пешком.
В конце концов, в том лесу, где ты живешь, должен же хоть изредка проезжать
какой-то транспорт. Тут же соседи наверно живут. Они же не пешком ходят… Еще
раз извини, что так получилось. Извини…
Я шла в сторону выхода на ватных ногах и каждый последующий
шаг давался мне с огромным трудом. Я старалась не оборачиваться, потому что
оставила позади себя страшную картину, очень даже страшную. Я оставила позади
себя горе и смерть… Я шла бесшумно, с трудом переставляя свои длинные, красивые
ноги, обтянутые модными джинсами. Я шла и думала, что я ни в чем не виновата… Я
просто приехала в Москву из глухой провинции… Я просто хотела в ней жить…
Хотела стать известной моделью и покорить весь мир… Я просто хотела…
Я шла к выходу и чувствовала, как меня охватывает страх, он
сковывает меня изнутри, плотно держит в свих тисках. Я шла и знала, что позади
меня стоит человек с пистолетом, который может выстрелить мне в спину в любую
минуту. Просто нажать на курок и просто выстрелить…
— Стой! — послышался сзади голос Якова. —
Стой, я сказал! Стой!
Но я не остановилась. Я шла. Медленно, неуверенно, но я шла.
Я хотела только одного. Как можно быстрее покинуть пределы этого дома и как
можно быстрее перестать быть причастной к тому, что в нем произошло. Я не
знала, откуда у меня появлялись силы, чтобы идти, но я шла.
А затем… Затем раздался странный щелчок, мои ноги
подкосились. Какая-то странная боль, пронизывающая мою правую ногу. Я упала и
уже ничего не слышала. Абсолютная тишина.
Возможно, я потеряла сознание… А может быть, я уже умерла?
Но почему-то я увидела тот мрачный дом, который остался в моем поселке,
колхозное поле, вдоль которого я любила гулять. Тогда мне казалось, что у меня
вырастают крылья, мне хотелось воспарить и далеко улететь. Это было ужасно —
знать, что у тебя растут крылья, а ты гуляешь рядом с колхозным полем. Я
понимала, что больше так не может продолжаться, потому что я не родилась такой
бескрылой, как мои односельчане, у меня есть крылья. В такие моменты меня
охватывала невыносимая тоска по будущему, которое еще не наступило. Я хотела
прожить счастливую жизнь, полную достатка и ярких впечатлений. Чтобы эта жизнь
прошла вдалеке от этого колхозного поля и никогда, ни на минуту не напоминала
бы мне о нем. Я вспомнила свою мать, которая всегда ругала меня за то, что я
чрезмерно люблю себя и собственную жизнь. Тогда я научилась делать вид, что
слушаю все ее упреки, но пропускала их мимо ушей. Когда я часами простаивала у
зеркала, мать раздраженно хлопала дверью и уходила на ферму. А я смотрела на
свое отражение и размышляла о том, что с такой внешностью, как у меня, могу
сводить мужчин с ума, что я могла бы быть кинозвездой или, на худой конец,
отличной манекенщицей. Мать, вернувшись с фермы, говорила, что во мне нет
ничего особенного, но я знала — она не права и говорит так только потому, что у
нее нет крыльев. Я всегда была особенной.
Потом вспомнился отец, грубый, неотесанный, жестокий мужик,
любивший выпить и выругаться матом. Временами он искоса поглядывал в мою
сторону и злился, что во мне нет ничего деревенского. Выпив стопку, другую, он
обзывал меня шлюхой. Злилась ли я на него когда-нибудь? Не знаю. Наверное
тяжело злиться на человека, который принадлежит к другому миру, к тому самому
миру, в котором ты никогда не хотела бы остаться, в котором для такой, как ты,
просто не было места…
Затем я вспомнила себя, такую молодую и уже такую одинокую…
Я вспомнила, как я лежала на железной кровати у себя дома, свернувшись
калачиком, и мечтала. Я не гасила ночник, потому что очень боялась темноты.
Темноты и мужчин… Соседские дети и одноклассники всегда считали меня довольно
замкнутой и конечно же были правы. Чем старше я становилась, тем больше
замыкалась в себе. Когда пьяный отец в очередной раз набрасывался на меня со
своими пьяными претензиями, я тупо смотрела в окно, а потом срывала с вешалки
верхнюю одежду и убегала на улицу. Я шла к реке, садилась на берегу, кусала
губы, всхлипывала и отчаянно вытирала слезы платком.
А затем… опять пустота. Гнетущая пустота. Наверно
действительно умерла, меня больше нет. Какая глупая, нелепая смерть! Приехала в
Москву, чтобы стать известной, и… умерла. Я увидела себя со стороны. Бог мой, а
ведь никогда раньше я не видела себя со стороны! Увидела, как я лежу на
холодном бетонном полу, совсем недалеко от того места, где лежит Зоя, и не
двигаюсь. А надо мною летает смерть. Я даже чувствую ее шуршание. Я боюсь на
нее посмотреть, и жмурю глаза. Хотя… хотя мне невыносимо хочется на нее
посмотреть, чтобы узнать, есть ли у нее крылья, умеет ли она летать…
Глава 7
Открыв глаза, я увидела, что лежу в небольшой комнате без
окон. Горел один-единственный ночник. Небольшая, очень узкая кровать,
застеленная довольно симпатичным постельным бельем, темно-синие обои с
золочеными узорами, дорогая мебель. Все говорило о том, что я лежу не в
каком-то подвале, где бегают тараканы и крысы, а в нормальной, со вкусом
обставленной комнате, где отсутствует только дневной свет. Это очень странно,
когда в комнате нет окон…
Я попробовала сесть, но почувствовала довольно сильную боль
в ноге. Превозмогая боль, я все же села и увидела, что моя нога вполне
профессионально забинтована. И тут меня охватил ужас. Страшный, леденящий ужас.
Я напряглась и попыталась вспомнить все, что произошло за последние сутки. Бог
мой, да в меня же стреляли! В меня стреляли, стреляли — завертелось у меня в
голове. И я думала, что меня уже нет. А оказывается я жива. Я просто была без
сознания.
Неожиданно дверь открылась, и в комнату вошла пожилая
женщина в строгом синем платье, в белоснежном фартуке. Она принесла поднос, на
котором стоял фарфоровый чайник и чашка.
