— Вот именно, это ты правильно сказала — «было». Все кончено. Нам никогда не быть вместе. Прощай.
Я слышу биение своего сердца. И больше ничего. Она осталась в темноте, как в ином мире. Я быстро удаляюсь от места, где даже воздух дышит ложью и обманом.
Слышно как она бежит за мной, и я против воли оборачиваюсь. Обманщица стоит посередине дороги, закрыв лицо руками. Ну и пускай себе плачет, поделом ей. Ей никогда не понять, что она сделала со мной. С нашей любовью. Она уйдет из моей жизни, и я никогда больше не вспомню о ней, коварной, как весь ее род, грубо надсмеявшейся надо мной. Она даже не скрывает того, что ей глубоко безразлична моя русская кровь, что быть русским для меня самое главное на свете. Могу ли я любить такое существо, пусть и красивое?! Нет, и еще раз нет! Никогда и ни за что! И не надо обманывать себя всякими сантиментами о первой любви. Я ни для кого не должен делать исключений, если хочу оставаться верным себе и всему русскому. Надо набраться смелости и сказать себе, что она одна из миллионов черномазых, нашествию которых подвергается моя Родина! Так что же выбираешь, Артем, командир «Красного кольца»: Родину или красивую черняшку? Разумеется, Россию! Она появилась и исчезла. И теперь нет ей места в твоей жизни. У тебя иное предназначенье, и ей не быть в твоей судьбе. Ты, Артем, не можешь даже ее ненавидеть. Не заслужившая любви, недостойна и ненависти. На этом ставится точка. Возможно, все это и есть настоящий бред. Я падаю на кровать и мое беспамятство прерывается только утром, когда через стенку начинает орать во всю свою азиатскую глотку соседский гаденыш.
* * *
Утром я издали вижу ее у школьных ворот, явно поджидающей меня. Надо пройти мимо, вот так с невидящим взглядом. А если она окликнет, так оно и есть, надо скользнуть по ней с презреньем, вот так, и прочь от нее..
— Артем…
— Грязная полукровка, я вычеркнул тебя из своей памяти. Я иду длинным школьным коридором, ликуя собственной решимости, навстречу ковыляет наш дворник-таджик.
* * *
… Не загнанным зверем, а свободным человеком я чувствую себя, переступив порог клуба. Вокруг меня такие же правильные русские, как я сам. Им теперь не в чем упрекнуть своего брата. Я нашел достойный ответ на их вопрос. И готов держать ответ перед Учителем, к которому приглашает Никита. Учитель не один. Когда я вхожу, незнакомец говорит:
— Баобаб стал экономить на вас. Не исключено, он и вовсе «Красное кольцо» продаст. У него и так в России бизнеса не осталось, вы последние из могикан. В принципе правильно: в Лондоне ему как-то не до твоих бритоголовых пацанов.
— Это для тебя он Баобаб, а для меня Береза, мне русские деревья симпатичнее заокеанской флоры. И потом, «Красное кольцо» не бизнес. — Учитель явно раздражен. — А если и бизнес, то особого рода.
— Вот-вот, вижу — мыслишь в правильном направлении. Вы как раз и есть самый настоящий бизнес. Гораздо серьезнее, чем все то, что он потерял в России.
— Ну, за него можно не переживать, в России он потерял самую малость. Основной капитал он давным-давно перевел в швейцарские банки и другие безопасные хранилища.
Этот разговор явно не для моих ушей, я негромко кашляю и уверенно стучу в дверь.
— Войдите! — я переступаю порог и замираю: на столе стопка денег в толстых пачках, обмотанных резинками. Точь в точь как в сериалах.
— Да ты смелее, Артем, Анатолий Борисович — наш большой друг, так что не робей. — Учитель улыбается, складывая деньги в ящик стола.
— Здравствуйте, Анатолий Борисович, — я закрываю за собой дверь.
— Ну, здорово, коли не шутишь. — Мужик смотрит на меня так, как будто перед ним поставили вещицу, которую он намерен купить.
— Я вот почему пригласил тебя, Артем… Тут у Анатолия Борисовича серьезное дело. Он наш друг, один из самых надежных друзей. Мы не имеем права подводить их. Догадываешься, о чем речь?
— Да, Учитель, конечно. Если надо разобраться с черными — это как нельзя кстати. От меня пощады им не дождаться.
* * *
Меня душит тоска, и даже тренировка, на которой я выложился по полной программе, не в состоянии вернуть привычное настроение. Выпить что ли? Наверняка полегчает. Но я не слабак, справлюсь и без водки. Переживу. Какой же я дурак, что страдаю из-за нее! Да таких, как она, «пятачок за пучок», а я, как идиот, маюсь. Хотя, может, это просто привычка: думать о ней, названивать, предаваться любви. А любовь — это и есть слабость! Любить — можно только мать и Родину. Она, Россия, и есть всем нам мать. Вот чем жить надо, Артем!
Мама, как всегда, спит, совсем она ослабла — постоянно ко сну клонит. И не чертит, ничем не занимается, а ходит усталой. Врачи говорят, как потеплеет — ей легче станет.
В дверь кто-то скребется. Кого же это принесла нелегкая в столь поздний час? Ясно кто — узкоглазая соседка с тарелкой, прикрытой сверху салфеткой. Нет, если это не глюки пошли, то, что-то надо предпринимать.
— Чего надо?
— Здрасте, а я Гуля, ваша соседка по лестничной площадке, — она улыбается улыбкой Снегурочки, пришедшей на Новый год с подарками. — А ты, наверное, Артем?
— Ну и что с того? — Вот так — холодным душем надо бы обдать ее, чтоб не совалась со своей тарелкой, куда не просили. Улыбка в щелках глаз тускнеет, она делает шаг назад.
— У нас обычай такой — приносить соседям, которые болеют что-нибудь вкусное, пока они не выздоровеют.
Меня уже один раз подкупали этим приемом. Это, кажется, когда-то называлось даром данайцев. Но тарелка, уже у меня в руках — тоже древний инстинкт — коли подают — надо принять. Принять и швырнуть эту подачку на лестницу. По ступенькам покатились какие-то булочки, пирожочки, тарелка разлетелась вдребезги.
— Вали отсюда, пока я добрый, мы тебе не нищие, чтобы ты нас подкармливала, понятно? А матери, если что скажешь, то я тебе устрою такое — свет белый не мил будет! Все это выговаривается свистящим шепотом.
И не потому, что боюсь маму разбудить. От ярости у меня ком в горле застрял — ни проглотить, ни выплюнуть. А, у узкоглазой в глазах слезы. На сердоболие рассчитывает. Не на такого напала. Научен уже горьким опытом. Если она сейчас не сгинет с глаз моих, то я ей точно кровь пущу. Тут раздается слабый голос мамы. Ясно, что-то услышала, а скорее учуяла сердцем своим больным, и сейчас не дай Бог наткнется на эту немую сцену. Приходится действовать на опережение.
— Мне показалось или ты с кем-то разговаривал?
— Да, мама, тебе показалось. — После некоторой паузы добавляю: — или приснилось…
И то, и другое похоже на правду. Мамка видит настолько живые сны, что часто проснувшись, путает их с явью. Она всегда жалуется, что после таких сновидений не сразу понимаешь, в каком из миров находишься. Она, видимо, решает не спорить, и разворачивается лицом ко мне:
— Артем, ты все это время себя вел так, что с каждым днем я все более убеждалась в том, что ты уже взрослый человек. Я права?
