Но Катерина меня уже не слушала. Рванула к кузову, распахнула дверцы, нырнула вглубь.
Я огляделась. Кругом было безлюдно, но ночь уже не казалась такой непроглядной. Небеса на горизонте приняли неприятный пепельный оттенок. К Москве приближался рассвет.
Катерина вернулась, на ходу разматывая веревку. Ее новый немецкий плащ избороздили грязные разводы, кроссовки потерялись в налипшей на них грязи.
– Машину придется помыть, – сказала я.
Катька подняла на меня взгляд:
– Чего? А-а-а… Машину помыть… – Она обернулась, осмотрела заляпанную «Газель», одобрительно кивнула: – Здравая мысль. Только мыть ее будем в городе, ладно?
Я не ответила, так как меня уже волновала новая проблема.
– Кать, а как мы его… – я проглотила слюну и с трудом договорила: – утопим?
– Очень просто, камень на шею, и в воду.
– Да, но не у берега же…
– Конечно, не у берега. Нужно дотащить его до середины пруда.
– Нет!
– Ты это мужчинам почаще говори, – посоветовала Катька. – А мне не надо. Значит, так. Раздеваемся, берем покойника с двух сторон, тащим в пруд. Доплываем до середины пруда, отпускаем покойника, плывем обратно. План ясен?
– Я не смогу!
Катька пожала плечами, бросила веревку и демонстративно пошла к дороге.
– Стой! Я согласна.
Катерина вернулась и, не замечая, как меня всю колотит, приказала:
– Торопись. Скоро в деревне жизнь начнется. Если нас увидят – всё.
Я присела и быстро расшнуровала грязные кроссовки. Неловко стащила их вместе с носками, взялась за край свитера.
Кожу словно обожгло холодным предутренним воздухом. Я поежилась. Если воздух такой холодный, то вода… Нет, об этом лучше не думать. Иначе я с ума сойду. Стараясь не трястись, сняла с себя свитер, стянула джинсы, босиком прошлепала к машине и уложила вещи на водительское сиденье. Катерина возилась рядом с мертвецом. Что она делала, я не видела, но догадаться было не сложно: вязала петлю с камнем вокруг его шеи.
Мы вытащили покойника из машины. Он изрядно окоченел, поэтому тащить его стало значительно труднее. Руки трупа не желали складываться, голова не желала пригибаться, ноги растопыривались в разные стороны, как у сломанной куклы, и весь он был холодный, омерзительный…
Сейчас мне кажется, будто происходило это не со мной, а с какой-то другой, незнакомой женщиной. Я бы не смогла затащить труп незнакомого человека в деревенский пруд. Я бы не смогла раздеться до трусов холодным сентябрьским утром. Я бы не смогла шлепать босыми ногами по грязной размытой земле. Я бы не смогла нырнуть в ледяную мутную воду, не выпуская из рук чужой мертвой ладони. И я никогда бы не доплыла до середины пруда, даже налегке… Так что скорее всего это была не я. Это была другая, не вполне нормальная женщина. Нормальному человеку проделать нечто подобное просто не под силу.
Холодная мокрая ладонь тронула мое плечо, и я в ужасе отшатнулась. Мне показалось, что мертвец выплыл из мутной глубины, выбрался на грязный берег и схватил меня, чтобы утащить за собой.
– Ты чего? – спросила Катя, отряхивая ноги от налипшей грязи.
– Ни… ничего.
– Тогда одевайся. А то вся уже синяя.
Подруга побрела к машине. Я двинулась за ней как сомнамбула.
– Не дрейфь, – сказала Катька, натягивая свитер. – Все позади. Сейчас вернемся в город, первым делом помоем машину. Потом вычистим квартиру. Приборы, которыми пользовался этот… потерпевший… Так вот, приборы, которыми пользовался потерпевший, лучше выбросить. Пожертвуешь богемским стеклом и мейсенскими тарелками?
Я кивнула. Зубы стучали так сильно, что говорить не было никакой возможности.
– Потом переберем продукты, – продолжала Катька. – От них тоже лучше избавиться. Потому что его скорее всего отравили.
– Отравили?
– Мария, ты не горное эхо. Да, я думаю, его отравили, – подтвердила Катька. – Видела пену в уголках рта? И губы синие. Ну, губы, предположим, у мертвых всегда синие, а вот пена…
– Хватит! – не выдержала я.
– Ладно. Садись в машину, – велела Катька. – Поехали домой.
На негнущихся ногах я обошла тепляковскую «Газель», взгромоздилась на сиденье. Оно было холодным, словно мертвая кожа покойника. Господи, ну почему меня преследует этот образ?!
Катерина захлопнула дверцу, повернула в замке ключ зажигания.
– Сейчас, немного прогреем кабину, – сказала она и сунула руки под мышки. Я последовала ее примеру.
Катерина помолчала еще минуту и вдруг спросила, есть ли у меня дома яды. Я даже перестала стучать зубами.
– С ума сошла! Откуда?!
– Ну, не знаю. Ты же художник, а художники иногда пользуются химикатами. Белилами, сурьмой…
– Ничего подобного у меня нет!
– А у Павла?
Я испуганно уставилась на Катьку. Подруга сосредоточенно смотрела прямо перед собой. Мне показалось, что она избегает моего взгляда.
– У Павла? Зачем ему яды?
– Не знаю, – повторила Катька все тем же двусмысленным неопределенным тоном, который мне страшно не нравился. – Не знаю. Может, с работы принес. Из адвокатской конторы. Или клиент попросил взять на хранение.
– Прекрати! – сказала я. – Порешь всякую чушь, противно слушать!
Катька поджала губы. Нехотя повернулась ко мне и встретилась со мной взглядом.
– Но чем-то же он отравился…
Я замерла. Что же это получается? Получается, что в моих шкафчиках хранится ядовитое вещество? Причем хранится рядом с продуктами? Или в продуктах?.. Стоп, стоп! Я провела трясущейся рукой по щекам.
Не может этого быть. Кофе я вчера пила, причем пила не одна, вместе с Ванькой. Катерина заваривала чай, и его мы тоже пили. Значит, кофе и чай чистые. А что может быть отравленным? Что?! Да нет, ерунда. Кому понадобится подсовывать мне отраву? Кто заинтересован в моей смерти? Пашка?.. Не верю. А кроме мужа, никаких родственников и наследников у меня нет.
– Поехали домой, – попросила я дрожащим голосом.
Катька вынула руки из-под мышек, взялась за руль. Через двадцать минут мы выползли из поселковой грязи на ровную асфальтовую дорогу и прибавили скорость.
Городские многоэтажки уже вырисовывались на горизонте, а я все еще сидела неподвижно, придавленная страшными сомнениями.
Неужели кто-то мог желать моей смерти?
Кто?.. За что?..
Ответа не было.
* * *
Мы доехали до центра города, и небо окончательно прояснилось.
– Смотри, – сказала Катька, пригибая голову и выглядывая в окно, – солнышко!
