– Экспромт!
Выставил перед собой короткую ручку, заговорил с преувеличенным пафосом, помогая себе жестикуляцией:
– Ах, Майя, вы прекрасней рая!
Опустил руку и озабоченно спросил:
– Ну, как?
– Гениально! – ответила я кисло.
– Иван, продолжай, – велел карлик. – Я обыграл имя нашей гостьи, ты обыграй ее прозвище. Слабо?
Иван поднялся на ноги, подошел ко мне и подал руку. Поднял меня с палубных досок, не выпуская моей руки, договорил:
– …И чувств высоких не тая,
Признаюсь в них от «а» до «я».
Наклонил голову и почтительно поцеловал мою ладонь. У меня сладко замерло сердце.
– Гениально! – ядовито восхитился Джокер. – Ты должен был заняться творчеством вплотную! Не бросать же талант на ветер! Майя, наш общий друг, его величество Дердекен в юности баловался рифмоплетством.
– Сгинь, – велел Иван. Джокер снова ухмыльнулся, подхватил свою кружку и скрылся внизу.
Я проводила взглядом маленькую неуклюжую фигурку и спросила:
– А ты не слишком груб?
– Не слишком, – ответил Иван. – Джокер ненавидит, когда с ним сюсюкают. Он усматривает в этом элемент жалости.
– Понятно.
Мы помолчали еще немного.
– Ты действительно писал стихи? – спросила я тихо.
Иван прикусил губу, разглядывая меня в упор. У меня снова замерло сердце. Сейчас он меня поцелует.
Но поцелуя не последовало. Иван неожиданно хмыкнул и сказал:
– Писал.
– Прочитай! – попросила я. Несмотря на холодный вечерний воздух, щеки мои пылали.
Иван обхватил ладонями затылок, запрокинул голову прямо в черное небо. Немного подумал и тихо произнес:
– Моя холодная осенняя звезда…
Он замолчал.
– Ну? – поторопила я. – А дальше?
– Все! – ответил Иван. Опустил руки и громко рассмеялся, увидев мое вытянувшееся лицо. – Хорошего понемножку, принцесса! По-моему, мне удалось перещеголять японцев. У них мысль умещается в три строчки, а я загнал в одну.
– Гениально! – сказала я сердито. – Ты снова надо мной смеешься, да?
– Ничуть, – ответил Иван. – На этот раз только чистая правда. За всю жизнь я написал только одну строчку, и считаю, что поступил очень мудро. Ты не согласна?
Я негромко повторила:
– «Моя холодная осенняя звезда»…
– По-моему, отлично придумано, – озабоченно поделился Иван. – Коротко и ясно. Почему ты не хочешь меня похвалить? Я очень самолюбив, как любой нормальный поэт!
– Звучит хорошо, – нерешительно признала я. И объективно добавила:
– Но этого мало! И вообще, почему ты так любишь холодные осенние звезды? Радиостанцию назвал «Осенняя звезда», яхту – «Ледяная звезда»… Про стихотворение уже не говорю.
– Я ведь родился в ноябре, – ответил Иван очень просто. – Так что нравится мне это или не нравится – звезда холодная. Светит, да не греет. Есть такие люди.
– Ты такой? – спросила я тихо.
Иван пожал плечами.
– Не знаю, – ответил он. – Не разобрался пока. Будущее покажет.
Он развернулся, пошел к рюкзаку, брошенному на палубе. Присел на корточки, достал из него небольшой радиоприемник.
– Послушаем музыку? – предложил он.
– А здесь возьмет? – удивилась я.
– Конечно! Мы недалеко от берега.
Иван включил приемник, беззвучный вечерний воздух наполнился свистом и радиопомехами. Я поморщилась.
Иван уловил мое недовольство, поднял голову и виновато попросил:
– Потерпи немного.
Я кивнула. Развернулась к нему спиной, взялась за холодные поручни, огляделась вокруг.
Огромные сверкающие звезды тонули в море, как драгоценные камни, небо на горизонте сомкнулось с водой.
Мир плавно перевернулся. Не было глубины под моими ногами, была только головокружительная высота, наполненная сиянием незнакомых планет. И я бесстрашно летела между ними на маленькой «Ледяной звезде».
Радиопомехи неожиданно прекратились. В наступившей тишине раздались неторопливые переборы гитарных струн: Ричард Мэркс запел старую добрую балладу «Now and Forever».
Высокий чистый голос заполнил пространство между небом и водой, скрепил их серебряной звездной нитью. Простая неторопливая мелодия взлетела над морем, расшевелила неподвижный вечерний воздух. Мир, раньше казавшийся мне застывшим, внезапно ожил и обрел бессмертную душу.
Только сейчас я почувствовала, что я – часть этого огромного мира. Не самостоятельное отдельное существо, гордое своей независимостью, а кусочек этого неба, капля этого моря, частица звездного света… Что я была здесь всегда и останусь навечно даже когда умру. Что я видела все это очень давно и увижу снова через столетия. Что я – часть круга, у которого нет конца и нет начала.
– Почувствовала, да? – тихо спросил Иван за моей спиной.
Я молча кивнула и обхватила себя обеими руками. Меня начала сотрясать крупная дрожь восторга и ужаса.
Иван стоит прямо за моей спиной. Сейчас он дотронется до моих плеч, я повернусь…
Кто сказал, что целоваться на втором свидании неприлично?!
Я закрыла глаза и крепче стиснула пальцы, стараясь успокоиться. Майка, тебе двадцать пять! Двадцать пять! Приди в себя, ты же не сопливая девчонка! Ну! Перестань трястись!
– Он обнимет меня тогда, когда кончится песня, – произнесла я про себя.
Отзвучали последние переборы струн, голос растворился в холодной темноте. Я открыла глаза.
Вот сейчас. Ну?!
Руки Ивана дотронулись до моих плеч. Прикосновение было очень легким и совсем не походило на объятие.
Боится? Стесняется? А может, я ему не нравлюсь?
Я подняла руки к плечам. Но вместо теплых мужских ладоней, мои пальцы коснулись холодной ткани.
Ветровка. Джентльмен беспокоится, как бы дама не простудилась.
Я повернулась. Иван стоял в нескольких шагах от меня. Наступившая темнота спрятала его лицо.
– Пора возвращаться, – сказал он негромко. – Ты замерзла.
И побежал вниз по лестнице в каюту.
Я изо всех сил прикусила губу. Меня душили слезы обиды и разочарования.
Пол под ногами содрогнулся. Вновь ожило и заработало невидимое сердце корабля. «Ледяная звезда» плавно качнулась, сделала поворот, двинулась к невидимому берегу.
Так закончилось мое второе свидание с капитаном Дердекеном.
Берег приближался неотвратимо, как расставание.
